Правила вежливости - Амор Тоулз

острове именно с этой книгой.

– И как она тебе? – спросила я.

– Ну, сперва я не был уверен, что вообще ее осилю. Четыреста страниц, посвященных тому, что человек, живущий в полном одиночестве в лесной хижине, философствует, пытаясь разобраться в истории человечества и докопаться до самих истоков нашей жизни…

– А потом?

Тинкер перестал ломать палки и швыряться ими в моховую кочку. Некоторое время он молчал, глядя куда-то вдаль.

– А потом… – задумчиво промолвил он, – я решил, что этот человек пережил самое великое приключение на свете.

К трем часам дня на горизонте появилась гряда серо-синих облаков, и стало так быстро холодать, что Тинкер даже вытащил из рюкзака толстенный ирландский свитер и сунул его мне. Мы поспешили по тропе вниз, надеясь опередить надвигавшуюся непогоду. Мы успели добраться до рощи, когда уже начинался легкий дождь, а на крыльцо дома взбежали одновременно с первым раскатом грома.

Тинкер разжег большой камин, и мы устроились у огня на ковре, сотканном индейцами навахо. От тепла на скулах у него вновь вспыхнули знакомые звездчатые пятна румянца. Затем он прямо над угольями в камине разогрел свинину с бобами, а потом и кофе сварил. Мне стало жарко, и я стянула через голову его свитер. Чуть влажная шерсть издавала знакомый запах, такой же теплый и земной, как та изысканная дубленка, в объятьях которой я оказалась снежной январской ночью, когда мы обманным путем проникли в кинотеатр «Капитолий».

Я с наслаждением пила вторую чашку кофе, а Тинкер встал и стал кочергой ворошить угли в камине, подняв тучу искр.

– Расскажи мне о себе что-нибудь такое, чего больше никто не знает, – попросила я.

Он засмеялся, словно я сказала это в шутку; потом вроде бы призадумался; а потом, слегка повернувшись ко мне, сказал:

– Хорошо. Помнишь тот день, когда мы случайно встретились в том кафе, что напротив церкви Троицы?

– Да, конечно…

– Так вот: мы встретились не случайно, я тебя выслеживал.

Я шутливо толкнула его в плечо – примерно так сделала бы Фран.

– Да ты что!

– Я понимаю, это отвратительно. Но я действительно тебя выслеживал. Ив как-то упомянула название той фирмы, где ты работаешь, и я еще до перерыва на ланч пришел к зданию вашей фирмы и спрятался напротив за газетным киоском, чтобы сразу тебя увидеть, как только ты выйдешь из дверей. Я ждал, наверное, минут сорок и уже начал замерзать.

Я засмеялась, вспомнив, какими ярко-красными были у него мочки ушей.

– Что это тебя потянуло такие подвиги совершать?

– Просто я никак не мог перестать о тебе думать.

– Не болтай, – сказала я.

– Нет, я серьезно.

Он посмотрел на меня с ласковой улыбкой.

– С самого начала я чувствовал в тебе некий покой – это было то самое внутреннее спокойствие, о котором писатели так часто упоминают в своих романах, но которым почти никто, похоже, на самом деле не обладает. И я все задавал себе вопрос: Как у нее это получается? А в итоге пришел к выводу, что такое возможно только при отсутствия всяческих сожалений – а это уже связано со способностью сделать свой выбор… будучи абсолютно уравновешенным и целеустремленным. Вот тогда-то я и почувствовал, что должен остановиться и задуматься. И просто дождаться не мог, когда же снова увижу все это во плоти.

К тому времени, когда нам обоим пора было идти наверх и ложиться спать, предварительно всюду выключив свет и хорошенько разворошив в камине угли и золу, мы оба явно были готовы уронить голову на подушку и тут же крепко уснуть. Когда мы поднимались по лестнице, наши тени качались взад-вперед в такт покачиванию ламп, которые мы держали в руках. На площадке второго этажа мы, пытаясь каждый пойти в свою сторону, налетели друг на друга, Тинкер извинился, и мы на несколько секунд застыли в неловкой позе. А затем он, дружески поцеловав меня на прощание, пошел по коридору на запад, а я – на восток. Мы закрыли за собой двери своих комнат, разделись, улеглись в коротковатые для нас обоих кроватки и прочитали несколько бессмысленных страниц, прежде чем потушить свет.

Лишь оказавшись в темноте и натянув на себя одеяло, я поняла, какой снаружи бушует ветер. Скатываясь с вершины Пиньон-Пик, он сотрясал деревья и оконные рамы и, казалось, тоже не знал покоя, потому что никак не мог прийти к определенному решению.

В «Уолдене» есть один часто цитируемый пассаж, когда Торо буквально заставляет нас искать свою путеводную звезду и следовать ей, дабы не сбиться с курса, как это сделал бы моряк или беглый раб. Это пронзительное чувство – одно из тех, что искупают любые ожидания. Но даже если у тебя хватает выдержки и дисциплины, чтобы всегда держаться избранного курса, то главная проблема, как это всегда представлялось мне самой, заключается в том, чтобы понять, в какой части небес следует искать именно твою звезду.

И еще один пассаж из «Уолдена» Торо часто приходит мне на память. Там говорится о том, что люди ошибочно считают истину чем-то далеким – она где-то на далекой звезде, или существовала еще до Адама, или станет известна лишь в час последней расплаты. Тогда как на самом деле все, связанное с истиной – все эти времена, места и случаи из жизни, – это сейчас и здесь[158]… В некотором смысле попытка восславить требование «сейчас и здесь», пожалуй, противоречит требованию следовать за своей звездой. Однако первое требование не менее убедительно, чем второе. И куда более осуществимо.

Я снова нырнула в свитер Тинкера, на цыпочках прошла по коридору и остановилась у дверей его комнаты.

Я стояла, слушая, как поскрипывает старый дом, как стучит дождь по крыше; мне казалось, я слышу даже дыхание того, кто находится по ту сторону двери. Стараясь действовать совершенно бесшумно, я коснулась дверной ручки, сознавая, что через шестьдесят секунд окажусь в центральной точке между началом и концом времен. И тогда возникнет возможность стать либо свидетелем, либо участником этого «сейчас и здесь», либо попросту этому подчиниться.

Ровно через шестьдесят секунд.

Через пятьдесят. Через сорок. Через тридцать…

На старт…

Внимание…

Марш…

* * *

Днем в воскресенье, когда Тинкер повез меня на вокзал, я понятия не имела, когда снова его увижу и увижу ли. За завтраком он сказал, что собирается побыть в «лагере» еще немного, чтобы как следует во всем разобраться. Он не пояснил, сколько примерно времени ему на это потребуется, а я не стала спрашивать.