Каменный мешок - Арнальд Индридасон

— На том, что он знал, кто он такой.

— Не понимаю, — сказал Эрленд.

— Он прекрасно знал, кто он такой, что он за чудовище, и глубоко внутри понимал почему. Пусть даже никому никогда в этом не признавался. Теперь нам достоверно известно — у него была трудная юность. Но до того он был обыкновенный маленький мальчик, и даже когда вырос, связь с этим мальчиком не оборвалась. Что-то от этого мальчика осталось в его душе. И даже когда он обращался в исчадие ада и ярость и злоба его не ведали пределов, даже тогда тот маленький мальчик звал его, кричал что есть мочи, просил остановиться.

— Ваша мать была самая стойкая и бесстрашная женщина на всем белом свете, — сказала Элинборг.

— Могу я с ним поговорить? — нарушил молчание Эрленд.

— В смысле, с Симоном?

— Вы не против? Чтобы я зашел к нему, один?

— Понимаете, он никогда ни с кем не говорил об этом. За все эти годы — ни разу. Мама считала, что оно и к лучшему, притвориться, что ничего этого и в помине не было. Когда она умерла, я попыталась уговорить Симона раскрыться, но сразу же поняла, что надежды тщетны. Такое впечатление, будто он ничего не помнит — словно до того дня и не жил. Все, что было раньше, исчезло, растворилось в воздухе. Хотя, если я поднажму, он нет-нет да вспомнит что-нибудь. Но обычно он — как банковский сейф. Захлопнут наглухо. Живет в другом мире, счастливом, который сам себе выстроил.

— Так вы не против? — повторил Эрленд.

— Ну что вы, конечно нет, — сказала Миккелина.

Эрленд встал и вышел в коридор. Двери в палаты пациентов были большей частью открыты. Симон сидел у себя в комнате на кровати и смотрел в окно. Эрленд постучал по притолоке, Симон обернулся.

— Можно я у тебя посижу? — спросил Эрленд.

Не стал входить, пока Симон не позволит. Тот посмотрел на гостя, кивнул и повернулся обратно лицом к окну. На что он там смотрит?

В комнате был маленький письменный стол и рядом с ним стул, но Эрленд сел подле Симона на кровать. На столе лежали фотографии. Эрленд узнал Миккелину, а женщина постарше, видимо, мать семейства. Эрленд взял со стола фотографию женщины постарше — сидит за кухонном столом, одета в тонкое нейлоновое платье с цветным узором, какие были популярны несколько десятилетий назад, в народе их звали «экономные мешки», по названию сети супермаркетов, чуть улыбается, но выражение лица задумчивое, загадочное. Рядом с ней сидит Симон, согнулся пополам от смеха. Интересно, где снято? Похоже на кухню у Миккелины.

— Это твоя мама? — спросил он Симона.

Симон посмотрел на фотографию:

— Да. Это мама, она умерла.

— Я знаю.

Симон повернулся лицом к окну, а Эрленд положил фотографию обратно на стол. Помолчали.

— Что ты там разглядываешь? — спросил Эрленд.

— Мама сказала мне, что все в порядке, беспокоиться не о чем, — сказал Симон, не отводя взгляда от окна.

— Так оно и есть, — подтвердил Эрленд.

— Так, значит, ты никуда не собираешься меня уводить?

— Нет, что ты, никуда я не собираюсь тебя уводить. Мне просто хотелось с тобой познакомиться.

— Может, мы подружимся.

— Обязательно, — ответил Эрленд.

Замолчали, оба повернулись лицом к окну.

— У тебя был хороший папа? — ни с того ни с сего спросил Симон.

— Да, — сказал Эрленд. — Лучший на свете.

Помолчали еще.

— Хочешь рассказать мне про него? — нарушил молчание Симон.

— Да, конечно, когда-нибудь я тебе все про него расскажу, — сказал Эрленд. — Он…

Эрленд замолчал.

— С ним что-то случилось?

— Он потерял сына.

Помолчали, посмотрели в окно.

— Я только одну вещь хотел у тебя спросить, — сказал Эрленд.

— Что же?

— Как ее звали?

— Кого?

— Твою маму.

— Зачем тебе это знать?

— Миккелина мне все про нее рассказала, но так и не назвала имени.

— Ее звали Маргрета.

— Маргрета, — повторил Эрленд.

В этот миг в дверях палаты появилась Миккелина, Симон заметил ее, встал с кровати и шагнул ей навстречу.

— А как же ягоды? — спросил он. — Неужели ты не принесла мне ягод?

— Я принесу тебе ягод осенью, — ответила Миккелина. — Осенью обязательно принесу тебе ягод.

В этот самый миг в палате отделения интенсивной терапии у Евы Линд задрожали веки. В уголке глаза появилась крошечная слеза. За ней — еще одна, за ней — еще. Слезы одна за другой капали на кислородную маску, на губы, на белую простыню.

Через несколько минут Ева Линд открыла глаза.

Исландские топонимы (и даже гидронимы), в отличие от топонимов в других странах, за редчайшими исключениями совершенно прозрачны и понимаются исландцами. Поэтому в русской традиции их принято переводить — топоним «Китовый фьорд», понятный в оригинале всякому исландцу, в этой форме скажет русскому читателю куда больше, чем бессмысленное «Хвальфьорд» (традиционная транскрипция) или «Квальфьордюр» (современная фонетическая транскрипция). В настоящей книге все топонимы переведены и транскрибируется лишь Рейкьявик — в действительности такой же прозрачный топоним, как и любой другой, и означающий «Залив Дымов».

Однако современный русский читатель имеет возможность видеть эти названия в оригинале, на исландском языке, латиницей — и не только в интернете, но и побывав в Исландии. Обратный перевод, конечно, невозможен, поэтому мы сочли уместным и полезным дать здесь именной указатель соответствий русских переводов исландских топонимов и их оригиналов, как русско-исландский, так и исландско-русский. Так читатель сможет соотнести упомянутые в книге названия с картой. Для удобства чтения исландские топонимы — в подавляющем большинстве своем сложные слова — разделены дефисами на составные элементы-корни.

Напомним, что все исландские слова имеют ударение строго на первом слоге.

Akra-fjall Пашневая гора

Akra-nes Пашневый мыс (мыс, город)

Arnar-hóll Эрнов пригорок

Austur-stræti Восточная улица

Austur-völlur Восточное поле (площадь в Рейкьявике)

Ár-bær Речной хутор (район Рейкьявика)

Ár-tύns-brekka Холм Речной усадьбы