Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - Таисия Наполова

Вспоминал ли генерал в эти минуты о своих военных заслугах? Лица его никто не видел. Матвей Кровков сидел на выступе лестницы, опустив голову на руки, и видны были только концы его больших поседевших усов. Все заметили, как вскинулся мальчик-царь и глаза его округлились, когда он стал смотреть на генерала Кровкова: видимо, прежде знал его.

А Петруша вспомнил вдруг, как его матушка ласково беседовала с генералом, как её комнатная боярыня поднесла ему на подносе дорогую серебряную чашу, и матушка сказала: «Это тебе за отменную службу».

А ныне Петруша вскинул глаза на мать и был поражён суровостью её взгляда. Он знал, что не смеет ни о чём спрашивать её, что ему велено молчать. Ему была ведома её молчаливая суровость. Он знал также, что она не согласилась ни на какие уступки полковникам, в памяти жили её слова, обращённые к князю Борису Голицыну: «Поддержи меня, Борис Алексеевич. И боярыни, и царевны уговаривают меня пойти на попятный. Ты один понимаешь, как легко упустить власть».

Слова матушки казались Петруше резонными. О власти он и сам думал. Ему было известно, что его сестра Софья хотела посадить на престол царевича Ивана, чтобы вернее прибрать к своим рукам все державные дела. В душе Петруши поднимались то гнев против возможных похитителей царства, то неуверенность в себе. Ведь ему присягнули всем миром, сам патриарх благословил его на царство. Но стрельцы затеяли смуту и хотят всё решить своей волей. Они желают поделить власть между Нарышкиными и Милославскими. А как поделить? Иван Милославский старше его и быть-де ему первым царём, а вторым ему, Петру.

Вот отчего матушка и решила ублажить стрельцов и выполнить все их требования. Пусть несправедливые и обидные, но выполнить.

Петруше казалось, что генерал Кровков понимает это, оттого и закрывает лицо руками: не хочется ему видеть, что происходит вокруг. Он ни разу не посмотрел в сторону его, государя, и словно не замечает матушки-царицы.

Но вот полковникам приказали повернуться лицом к лестнице. Петруша впервые был здесь. Стал считать — семь лестниц. Сколько же ступенек? Недосуг, однако, считать. На самом верху лестницы появился дьяк, держа в руках свиток-указ. Раздался его хрипловатый голос:

— «В нынешнем 7190 году (1682-й) апреля в 30-й день били челом великому государю на тебя пятидесятники, и десятники, и рядовые стрельцы того полкового приказа, у которого ты был. Будучи-де ты того приказа, им, стрельцам, налоги, и обиды, и всякие утеснения чинил...»

Слушая, Петруша не сразу воспринял смысл ранее зачитанных слов: «Великий государь и великий князь Пётр Алексеевич, всея Великие и Малые и Белые России самодержец, велел сказать тебе, Семёну Грибоедову...»

Указ его именем? Но почему он ничего об этом ранее не знал? И кто писал этот указ? И почему первым поместили имя Семёна Грибоедова? Он, Петруша, не дал бы его в обиду и непременно защитил бы. Самый добрый и весёлый, самый смелый — это Семён Фёдорович Грибоедов, всем ведомый стольник и стрелецкий полковник. Кто же это дал его в обиду? Ужели матушка?

Дьяк между тем продолжал читать:

— «Да ты же, стоя в Кремле на стенных караулах, получал на них, на стрельцов, государева жалованья... И то имал себе, а им не давал. Велел припасы продавать и теми деньгами корыстовался ты сам...

И великий государь и великий князь Пётр Алексеевич указал, и бояре приговорили: за ту твою вину к стрельцам, за такие налоги и обиды и за многие взятки тебя от приказа отставить, и полковничий чин у тебя отнять, и деревни, что даны тебе, к Стрелецкому приказу отписать, а у приказа быть на твоё место иному полковнику...

Да за те же вины, что ты, будучи у приказа, им, стрельцам, чинил, всякую тесноту и обиды ради своей же корысти, великий государь указал: учинить тебе наказание, бить тебя батогами».

Петруша хотел заговорить с матерью, но в эту минуту палач сорвал с Грибоедова рубаху, а его самого повалили на землю. Один из палачей сел ему на голову, другой, связав его ноги, сел на них. На толстую спину наказуемого со свистом опустилась лоза. Стоявший наверху дьяк отсчитывал удары, но его голос заглушался воплями и стонами истязаемого. Лозы ломались в руках, и палачи заменяли их новыми.

Отсчитав положенное число ударов, палач остановил экзекуцию. Но стрельцы потребовали:

— Сыпь ещё! Заслужил, кровопийца!

Палач хотел было продолжить экзекуцию, но спина Грибоедова из багровой стала синей, а сам он уже перестал вопить. Его обдали ведром воды, но продолжать наказание не решались. Изнеженный полковник ещё не пришёл в себя. Его встряхнули, но подняться он не мог, упал на колени. Из его горла вырвался слабый крик:

— Помилосердствуйте!

— А ты нам милосердствовал?

— Христом Богом заклинаю, отпустите душу на покаяние! Всё верну вам, что на мне ищете...

Измученные, ошеломлённые и униженные полковники с ужасом смотрели на своего товарища, точно ещё не веря, что им предстоит то же самое.

И словно молитвы их были услышаны. Возле Грибоедова неожиданно появился князь Борис Голицын и властно произнёс:

— На сегодня будет! Дадим срок, чтобы полковники заплатили по челобитной.

Палачи замерли возле очередной жертвы, не зная, что делать.

Один из стрельцов отозвался:

— Можно и погодить, князь, ежели от твоих слов толк будет. А ежели будут недоборы?

Князь строго перебил говорившего:

— Вы, богатыри, не заводите тут лишней смуты. Идите к съезжим избам. Там ваша братия чинит самосуд: с каланчи сбрасывают приставов и сотников.

— Дак они потакали лихоимцам...

— На то есть суд. А ныне остановите расправу самоволом...

Многим стрельцам не понравилось это вмешательство князя, однако они стали покидать Ивановскую площадь. Он же пообещал стрельцам, что все они получат свои деньги сполна.

Когда стрельцы начали расходиться, а князь Борис, быстро взглянув на царицу, направился в сторону Ивана Великого, последние силы оставили Наталью. Она хотела что-то сказать стоявшей рядом с ней боярыне и не могла. Княгиня Прозоровская поспешила взять её под руку.

В палате Наталью тотчас же уложили в постель. Подкрепившись вином и медовым напитком, она пришла в себя и сразу спросила, что с Петрушей, здоров ли он. Ей ответили: «Здоров. Ныне ужинает». — «Каков аппетит?» — «Царь в добром здравии. Ест за двоих».

Наталья дала знак оставить её и, когда все ушли, стала думать о князе Борисе. Всё, что было на Ивановской площади, казалось ей дурным сном. Но, слава Богу, смута схлынула, и надо размышлять, как жить дальше. Ей нужен сейчас князь Борис. Может быть, послать за ним? Он у неё один. Умница, и такого смелого, как он, у неё больше нет. Как ловко отвёл он стрельцов от полковников, которых уже обнажили до пояса, чтобы наказывать! Один Семён Грибоедов за всех поплатился. Но как всё это заранее обдумал князь Борис и как решился? Риск был велик. Стрельцы не посмотрели бы и на князя...