Бизнесмен - Сергей Майоров

какие-то книги, две высокие стопки, стянутые проволокой. Серые картонные обложки без надписей, пожелтевшие обрезы страниц…

– Ты чего там? – донесся до меня голос Степана.

Я вздрогнул, погасил свет, вышел и затворил тяжелую дверь. Я вернулся к Степану, сказал «Подожди» и вошел в дом. Как и в котельной, освещение здесь было в норме. Широкий коридор по сравнению с моим прошлым визитом не изменился, только пыли и грязи стало как будто бы больше.

Я прошел по коридору и обнаружил, что он заканчивается решеткой и дверью. Они были не заперты. Я их открыл, нащупал на стене выключатель и зажег свет.

Коридор сужался и уходил вниз, в подземный этаж. По обе стороны коридора были проделаны арки, которые вели в большие комнаты без окон, заставленные двухъярусными кроватями, солдатскими тумбочками и табуретками. Все понятно, казарма! В нашей спортроте, кстати, была очень похожая, и жилые помещения было почему-то принято называть «кубриками», на флотский манер. Я внимательнее пригляделся к кроватям, будучи почему-то уверен, что они должны быть размером меньше стандартного. Нет, такие же, как и в любом армейском подразделении. Только вот что интересно: некоторые кровати были аккуратно застелены, другие же отсвечивали голой металлической сеткой.

Казарма заканчивалась деревянной дверью. Из замочной скважины торчал ключ. Я повернул его и вошел. Десяток двухместных столов, скамейки, подшивки пожелтевших газет, портрет Ельцина на стене. За пустым книжным шкафом виднелась еще одна дверь. Открыв ее, я оказался на пороге очередного коридора, под небольшим углом уходившего вниз, в темноту.

Я вернулся на улицу.

– Сколько можно болтаться? – пробурчал Степа. – Я думал, ты себе где-то шею свернул.

– Тут кто-то был недавно.

– Они и были, наверное. Сашок с товарищами. Может, и деньги где-то здесь спрятаны.

Я поднял крышку багажника «ауди». Степа взял Гумбатова за ноги, дернул, перекинул через порог. Перочинным ножом перерезал клейкую ленту на щиколотках, потом одной рукой взял его за воротник куртки и выволок из машины, сильно зацепив головой о торчащие детали замка. Гумбатов замычал и задергался.

– Чего?

Пленник замычал энергичнее.

– Будешь говорить, когда спросят. – Степа содрал скотч с глаз Гумбатова; процедура получилась болезненной, на ленте остались ресницы и добрая половина бровей, так что не будь Сашин рот крепко заклеен, его крик услышали бы и в городе.

Степан ткнул Гумбатову указательным пальцем в солнечное сплетение, взял за шиворот и отвесил сочного пинка, указывая направление. Гумбатов засеменил к входу в дом. Не доходя до порога двух метров, он рухнул, но разлеживаться побоялся и начал быстро вставать.

Я тронул Степу за локоть и напомнил, что мы договаривались придерживаться старой ментовской тактики:

– Ты добрый, я злой. Так что пока не трогай его.

– Хорошо. Только очень уж хочется.

Гумбатов встал на ноги и затравленно озирался. Я мог представить его состояние. Если уж мне было не по себе на этой заброшенной базе, то что должен был чувствовать он?

– Вперед! – рявкнул я. – Не оглядываться!

Мы дошли до казармы. Гумбатов пару раз пытался рассмотреть нас, косясь через плечо, но я пресекал эти попытки ударами ног в поясницу.

Больше всего я боялся, что не смогу удержаться и забью Гумбатова до смерти раньше, чем он ответит на наши вопросы. Оставалось надеяться, что присутствие «хорошего» Степы удержит меня от поспешной расправы.

Гумбатов прошел половину наклонного коридора казармы, когда я сбил его с ног ударом под колено.

– Лежать!

Я нырнул под арку в спальный отсек, подхватил две табуретки и вернулся. Я нарочно задевал ими стены и топал; Саша, до того лежавший носом в пол, начал поднимать голову. С криком «Получай, сука!» я разнес табуретки на куски, ударив ими в пол около гумбатовской головы, поочередно с одной и другой стороны.

Степан кинулся меня успокаивать. Я вырывался, брызгал слюной, пытался дотянуться до Гумбатова ногой. Раз или два я достал его каблуком по спине, а потом Степан оттащил меня на безопасное для пленника расстояние.

– Погоди, пусть он объяснится.

– Чего он может нам объяснить? Ну, чего? Мы сами все знаем!

– Все равно надо дать ему сказать.

– Нечего разговаривать! Валить суку, и все! Мы сюда притащились, чтобы с ним разговаривать? Да я его живым в печь засуну, и хоронить ничего не придется. Пусти!

Степан, держа меня за плечи, обернулся к Гумбатову:

– Саша!

Гумбатов изогнулся, чтобы поднять голову выше, и отчаянно замычал. По-моему, он только сейчас узнал меня и понял, в чьи руки попал.

– Ты будешь говорить?

– Да как он сможет говорить, если я ему язык оторву? – Я дернулся и почти освободился из объятий Степана.

– Тихо! Стой, погоди! Дай пять минут, хорошо? А потом можешь делать с ним все, что захочешь. Договорились?

– Нет, я ему прямо сейчас кишки выпущу! Пусти!

– Пять минут, Паша! Только пять. Я тебя очень прошу, ну? Договорились?

– Не мешай, это мое дело! – Я рванулся и прежде, чем Степан смог меня оттащить, врезал Гумбатову ногой в заклеенную скотчем рожу. Получилось как надо, я раскровенил ему нос и подбил один глаз. Такого рода удары эффективны для психологического воздействия: ожидание казни страшнее, чем сама казнь. Я научился этому в «Крестах» от одного старого зэка. – Ладно, договорились. Но только пять минут, я засекаю.

Я словно сдулся и позволил Степану отвести меня подальше от пленника. Демонстративно посмотрел на часы, а потом достал сигареты и закурил, наблюдая, как Степа сдирает клейкую ленту с головы Саши.

Покончив со скотчем, Степа взял его под мышки и посадил, прислонив спиной к стене:

– Как себя чувствуешь, Саша?

– Херово!

– Курить хочешь?

– Не курю.

– Это правильно. Курить – здоровью вредить. Хотя, если мы не договоримся, здоровье тебе ни к чему. Сечешь тему?

– Секу…

– Тебе пять минут дали. Что нас интересует, ты сам знаешь. Начинай говорить!

– Лучше вы спрашивайте.

– Выпендриваешься?

– Просто я рассказывать не умею.

– Кто стрелял в Кушнера? – спросил я.

– Димка-Ботаник! Меня там и близко не было, это все он, честное слово!

– Где он живет?

– На Рентгена, номер дома не помню. Только его сейчас нет, он в Москву уехал, к родителям. Они там работают.

– Мама в магазине, папа – в Думе, – кивнул я. – Откуда ты этого Ботаника знаешь?

– У моей сеструхи муж – художник. Он в одном театре рисует, на Ржевке, «Театр души» называется. А Ботаник там в каком-то спектакле играет, он ведь учится в театральном…

Я вспомнил Юлиану. Крепкая, оказывается, девочка! Утаила факт знакомства муженька с актером-убийцей. Боялась, наверное, что я и Крота опущу в ванну. Кто мог представить подобное благородство? Только не