Тереза Дескейру. Тереза у врача. Тереза вгостинице. Конец ночи. Дорога в никуда - Франсуа Шарль Мориак

меня явилась мысль… Что, если я пойду в участок? Где здесь ближайший участок? Какая блестящая мысль! Самой рассказать все с самого начала, рассказать все подробно, оставить их с носом. Но с чего начать? У них не хватит терпения выслушать меня, они мне не поверят, Анна! Клевета всегда проста, всегда правдоподобна… В то время как правда… Правда — это целый мир! У них не хватит терпения, они мне не поверят… Но если они меня арестуют, я наконец-то буду спокойна. С этим будет покончено. Я уже не буду жить в этом вечном страхе… Дайте мне белье и платье, мне надо одеться.

Обхватив ее руками, Анна говорила все, что только приходило ей в голову: она пойдет завтра утром, в этот час все полицейские участки переполнены. Раз она уже твердо на это решилась, лучше провести последнюю ночь…

— Верно. Теперь я могу спать… Я больше уже ничем не рискую.

Решив, что Тереза заснула, Анна поднялась и хотела уйти, но не успела она взяться за дверную ручку, как ее позвали обратно… Она послушно вернулась на свое место. Но ведь без четверти девять ей надо уйти. В девять часов ее будет ждать шофер с третьего этажа. Впервые она согласилась принять его у себя в комнате. Он обещал, что не позволит себе ничего лишнего. Закрыв глаза, Анна глубоко вздохнула. Чего она беспокоится? Ничто не помешает ей в девять подстерегать его за приоткрытой дверью… Заснет же в конце концов старуха, и потом даже, если она не заснет… Анна скорее перешагнет через ее труп… Ожидание всецело поглотило ее: было о чем подумать, и она не скучала при свете ночника… Ведь ночь, ночь счастья, уже наступала! Старуха, казалось, успокоилась. Она даже согласилась выпить чашку бульона: «Да, — повторяла она, — я думаю, что могу заснуть…» Но и в восемь, и в половине девятого, когда Анна пыталась уйти, она пугалась и подзывала ее обратно и затем уже все время лежала с широко открытыми глазами.

В девять часов Анна сказала: «Ну, уж на этот раз…» Тереза не возражала, но начала плакать. Она всхлипывала, как ребенок, и эти рыдания подействовали на Анну сильнее всяких просьб. Она осталась, хотя уже пробило девять, и она представила себе мужчину, который сейчас стоит у двери ее комнаты на восьмом этаже, зовет ее, прислушивается и пытается открыть дверь. Дыхание Терезы становилось спокойнее. По временам она произносила неясные слова, стонала, кричала: «Нет! Нет!» — и поворачивалась на левый бок, так как ее беспокоил свет ночника.

Анна услышала слабый звонок у двери черного хода. Это, наверное, он! И, поднявшись так тихо, что Тереза не шевельнулась, она на цыпочках прошла переднюю и дошла до кухни, не слыша на этот раз зова Терезы; откинув засов, она увидела высокого парня, загородившего всю дверь, и втащила его в маленькую кухню.

— Нет, — тихо сказала она, — не зажигай.

Она шепотом давала ему объяснения, но, не отвечая, он поцелуем закрыл ей рот.

Из столовой до них донесся стук упавшего стула. И когда открылась дверь, их привыкшие к темноте глаза различили на пороге неподвижный, худой призрак. Тереза услышала мужской голос:

— Ты уверена, что она безоружна?

Она хотела закричать: «Не убивайте меня…», но не могла произнести ни звука и тихо опустилась на плиты пола.

Когда Тереза пришла в себя, она уже сидела на кровати, вся обложенная подушками. Она не задала Анне ни одного вопроса, не упомянула о мужчине, которого застала в кухне и который, очевидно, помог перенести ее в комнату. Анна поняла, что теперь хозяйка относит ее к числу своих злейших врагов, находящихся по ту сторону баррикады; ей с трудом удалось добиться от Терезы нескольких коротких ответов: «Да, мне лучше… Я думаю, что сейчас мне удастся уснуть… Вы можете остаться здесь на кушетке…»

Больная мучительно напрягалась, чтобы не заснуть, и прислушивалась к малейшему шороху. Завтра она встанет на рассвете и отправится прямо в полицейский участок. Возможно, что целой этой ночи не хватит, чтобы обдумать и привести в порядок все, что она должна будет рассказать. Но ведь ей не поверят… Ужасное бессилие! Она всегда была одна, не подозревая того, что такое подлинное одиночество. Об одиночестве говорят, но не знают, что это такое. Никакой надежды, что слова ее дойдут до сознания полицейского комиссара; она увидит, как эти слова, не достигая цели, будут падать, словно подстреленные птицы. Нет у нее иного исхода, как скрываться в своем жилище. Враг проник к ней по черной лестнице. Значит, с этой стороны и надо быть настороже.

Тереза не сомневалась, что она служит мишенью, что вокруг нее создался огромный тайный заговор… Откуда ей знать, что во всем мире в этот час ни одна душа не думает о ней, что в течение всей этой ночи ни один человек не вспомнит о существовании Терезы Дескейру? Нет ничего, что имело отношение к ней… Ничего, за исключением одного письма, которое было написано в пять часов, брошено в ящик в почтовом отделении на улице Ренн и теперь уносилось по направлению к Бордо. Письмо, адресованное ее дочери: Мадемуазель Мари Дескейру. Сен-Клер, Жиронда. Адрес, написанный тщательнее обычного. Жорж Фило старательно выписал все буквы и подчеркнул слово Жиронда. Бросив это письмо в почтовый ящик, он почувствовал радость и облегчение. Каждая фраза была просмотрена и исправлена Монду. Теперь ему оставалось только заткнуть уши, чтобы не слышать, как будет кричать Мари. В такого рода историях нет ничего хуже жалости. Самые жестокие палачи, как говорит Монду, те, у кого доброе сердце, кто под предлогом жалости наносит двенадцать ударов топором, когда достаточно одного. Если соглашаться с этой точкой зрения, то последняя фраза, целиком принадлежащая Монду, казалась Жоржу Фило особенно удачной: «Убедительно прошу вас не отвечать мне. Я, во всяком случае, в наших же интересах, беру на себя обязательство в том, что ничто не заставит меня нарушить молчание: никакие ваши мольбы, никакие угрозы. Еще раз прошу, не обвиняйте меня в жестокости. Когда я поддерживал надежду на то, чего не в состоянии был выполнить, я был негодяем, и за это прошу у вас прощения. Забудьте меня. Прилагаю к этому письму записочку вашей матери, из которой вы увидите, что она не считает меня связанным в отношении вас какими-либо обязательствами».

X

На следующий день, около часа, это письмо пришло в Сен-Клер и было передано Мари.

Девушка в накинутом на плечи