Околдованные любовью - Кэтрин Куксон

Для себя Тилли отметила новую черту в мистере Бургессе. Он был не прочь посудачить и сообщал хозяину последние новости: кто родился, кто умер, и еще разные скандальные происшествия. О том, что он говорил и об этом, Тилли прекрасно понимала, потому что мистер Бургесс иногда при ее появлении срочно переводил разговор на другую тему, но делал это так неумело, что только ребенок не смог бы догадаться, что к чему.

Тилли видела, как дом и усадьба на глазах преображались. Везде стало чище, светлее и уютнее. Даже в начале года сад и парк имели ухоженный вид. Заботливые руки освободили от травы дорожки, аккуратно подстригли зеленые изгороди; были прорежены даже те участки парка, которые раньше представляли собой непроходимые заросли. Джон Хиллман работал на совесть, но следил, чтобы и его помощники трудились как следует. Результаты оказались настолько впечатляющими, что Марк заговорил о покупке кресла на колесах, чтобы иметь возможность совершать прогулки по саду. Ему казалось, что он не сможет встать на протезы.

С волнением и не без тревоги в душе обходила Тилли утром дом, чтобы в последний раз убедиться, что все готово к приезду миссис Форфут-Медоуз и детей. Волновалась она ничуть не меньше хозяина.

Мебель в гостиной сияла полировкой, нарциссы в вазе на столе источали тонкий аромат, мягко поблескивало серебро на буфете красного дерева. Жарко пылал огонь в камине; высокие окна обрамляли свежевыстиранные кружевные занавески, а тяжелые бархатные шторы с ламбрекенами были вынесены во двор, где из них вытряхнули скопившуюся за долгое время пыль. Протерли даже рамы картин, которыми были увешаны стены. Тилли еще раз с удовлетворением убедилась, что нигде нет ни пятнышка и все вокруг сияет и блестит.

У подножия лестницы на точеной колонне стояла большая голубая ваза с папоротниками. Потертая в некоторых местах красная ковровая дорожка после того, как ее перестелили, стала смотреться как новая.

Тилли продолжала свой обход. Она прошлась по этажу, где находилась детская. Все было готово к приезду детей. В комнате, в которой когда-то жила она, поселилась Кети, ей предстояло ухаживать за детьми все три дня, пока они пробудут в доме. Тилли теперь занимала комнату по другую сторону гардеробной, сразу за спальней хозяина, и никак не могла привыкнуть к пуховой постели, огромному платяному шкафу с зеркалами во все двери, к умывальнику, где у нее были свой тазик и кувшин, даже помойное ведро было таким красивым, что она с большим сожалением сливала в него грязную воду.

Тилли подошла к зеркалу. Не часто у нее находилось время разглядывать себя в зеркале. Но всякий раз собственное отражение удивляло ее. В свои восемнадцать лет она выглядела старше, возможно из-за одежды: красивого форменного платья из легкой серой шерсти, которое сидело на ней как влитое. Она не стала шить слишком пышную юбку, ей предлагали сделать еще одну вставку, но она отказалась, иначе платье потеряло бы форменный вид. А Тилли считала, что и без того вышла далеко за рамки, определенные ее должностью, поэтому не стоило привлекать к себе внимания одеждой, как у дамы. Она в первый раз надела панталоны и корсет. Против панталон она ничего не имела, но корсет, как ей казалось, стеснял движения, однако пришитые к нему резинки лучше подвязок держали белые хлопчатобумажные чулки.

И чепец на ней тоже был другой. Он скрывал не все волосы, а только макушку, и она в шутку назвала его про себя накрахмаленной короной. Тилли знала, что у нее пухлые губы, но не могла решить, красиво это или нет. Как учила ее бабушка, не надо доверять зеркалу, потому что в нем видишь то, что хочешь увидеть.

Застегнув верхнюю пуговицу у ворота, Тилли прошлась руками по платью и вышла в коридор. В гардеробной она еще раз проверила, все ли в одежде в порядке, и после этого вошла в спальню хозяина.

Мистер Бургесс, сидевший в плетеном кресле, заразительно смеялся, и хозяин не отставал от него. Тилли отметила, что в это утро мистер Сопвит выглядел совсем по-другому: он помолодел, на щеках появился румянец, глаза живо блестели. С трудом, но ему удалось уложить непослушные волосы на макушке. На нем была белая шелковая рубашка с гофрированным воротником. А еще, заметила Тилли, хозяин заставил себя надеть брюки, что она посчитала большим достижением: чаше всего он не вылезал из халата, надетого на ночную сорочку. И хотя проволочный каркас, накрытый пледом, по-прежнему оставался у основания кресла, вид у хозяина был вполне здоровый.

— Ну что, Троттер, закончила обход?

— Да, сэр.

— Все в порядке?

— По-моему, в порядке, сэр.

— А что с угощением? Мне очень нравится ростбиф, жареный ягненок и пироги с мясом, но моей теще такая еда может показаться грубоватой. Ты виделась с кухаркой?

— Да, сэр, мы вчера говорили обо всех блюдах.

— И на чем же остановились?

— Миссис Дрю предлагает начать с супа и отварного лосося под соусом. Основное блюдо — жареный цыпленок с морковью, турнепсом и другими овощами, а на сладкое она приготовит разные пудинги, пирог с ревенем и особый заварной крем с яйцами, то есть я хотела сказать из яиц, — смеясь, поправилась она, — и фрукты на выбор, а потом сыр.

— Что вы об этом думаете, Бургесс?

— Могу сказать только одно, сэр, у меня стал вырабатываться желудочный сок, — он поднялся и посмотрел на Тилли. — Уверен, миссис Форфут-Медоуз будет довольна.

Она молча улыбнулась ему одними глазами.

— Я сейчас оставлю вас, сэр, — повернулся он к Марку, — но утром вернусь и вместе с вами порадуюсь встрече с детьми.

— Спасибо, Бургесс. Уверен, что они тоже будут рады видеть вас, и думаю, не ошибусь, если скажу, что они хотели бы вернуться к вашим урокам.

— Я бы тоже, сэр, с большим желанием снова занимался с ними, но, как говорится: Cest la vie, telle quelle… telle quelle, — развел руками мистер Бургесс.

— Да, что верно, то верно, такова жизнь. Не помню, чтобы я был чем-то так взволнован, как сейчас, после ночи, когда родился Гарри, — признался Марк Тилли, когда мистер Бургесс ушел. — Жаль, что он приедет только послезавтра, но хотя бы день, да побудет с нами вместе. — Марк отвернулся к окну. — Три дня! Проклятье, всего три дня! — горечь и обида звучали в его голосе.

Тилли уловила перемену в настроении хозяина. Она, быстро подошла и, поправив сползший плед, постаралась его отвлечь.

— Сэр, они вас так заговорят, что вы еще порадуетесь, когда они уедут, — бодрым тоном проговорила она.

— Я обрадуюсь не меньше, когда ты, Троттер, уйдешь отсюда, — резко поворачиваясь, выпалил Марк, подчеркивая нелепость ее замечания.

Она ничего не ответила, а только стояла и смотрела на него, как делала всегда, когда чувствовала, что лучше промолчать.

— Задержись Бургесс на несколько минут, он бы назвал твои слова глупыми, банальными. Ты понимаешь это?

— Сэр, мне понятно только одно: я видела, как вы нервничаете, и старалась вас как-то отвлечь.

Он смотрел на нее, и выражение его лица постепенно менялось. В ее голосе звучала уверенность, которой не было еще несколько месяцев назад. Он не имел ничего против, ему даже это нравилось, потому что за ее покорными «да, сэр», «нет, сэр» начинала уже угадываться женщина.