Двадцать отражений лжи - Ольга Шумилова

Через, казалось, целую вечность из палаты появилась каталка в сопровождении врачей. Я проследила взглядом направление. Реанимация.

Пешш было рванулся следом, не реагируя на мое «Рядовой, не сметь вставать!». Плюнув на бесполезные слова, я обхватила его за плечи и всем своим весом придавила к скамейке. Сомневаюсь, что удержала бы рослого мужчину в невменяемом состоянии, не случись рядом мгновенно среагировавшего Чезе, повисшего на нем с другой стороны. Иначе, боюсь, пришлось бы идти на крайние меры вроде полного паралича.

Совместными усилиями мы усадили Пешша обратно и еще долго после того, как каталка скрылась из виду, сидели, обхватив его с двух сторон.

— Успокойся, все с ней будет нормально, — бормотала я вполголоса как заклинание, мало веря в то, что говорю.

Он только мотал головой. Я вздохнула и взяла его за руку. Видимо, без этого уже никак…

Через минуту его глаза закрылись, и Пешш провалился в глубокий сон. Чезе встал и подрагивающей рукой отер пот со лба.

— Куратор… Я правильно понял?…

— Боюсь, что да, — я смотрела в сторону. — Что-то с сердцем. Наверное. Может быть… Не знаю. Мне нужно поговорить с врачами, но…

— Идите, куратор, — вздохнул мой помощник. — Я присмотрю за ним.

— Спасибо.

В сестринском посту при реанимации я прождала час. Затем появился доктор Хова, но ясность так и не возникла. Сообщив, что медики не понимают причину приступа и резкого ухудшения всех жизненно важных показателей, он спросил, не жаловалась ли больная перед приступом на какой-либо дискомфорт. Я рассказала про сердце, сильно его обескуражив. В ответ он не меньше обескуражил меня, пояснив, что к сердечной деятельности приступ не имеет ни малейшего отношения.

К вискам начала подкатываться мигрень.

— Каковы прогнозы?

— Ничего не могу сказать, фарра. Состояние тяжелое.

К вечеру больная впала в кому. И по-прежнему — безо всяких причин. Девушка гасла, медленно и неотвратимо.

Чезе я попросила на всякий случай приставить кого-нибудь к Пешшу. К моему удивлению, он вызвался присматривать за ним сам. Пару раз я заглядывала в его комнату, и каждый раз уходила с тяжелым осадком на душе. Бесшабашно-веселый раздолбай превратился в тень с неподвижным взглядом каменного истукана.

На седьмой день той самой недели состояние Марлен стало критическим.

Три дня я продежурила в реанимации. За себя, за Пешша, за всех наших ребят, которых сюда не пускали. Смотрела сквозь прозрачный пластик на хрупкое тело, опутанное трубками, и понимала, что никакого улучшения не будет.

К вечеру третьего дня за у меня появилась компания — Пешш, неизвестно как прорвавшийся сквозь сестринский заслон…

— Она… с ней все… — я натянуто улыбнулась.

— Плохо, я знаю, — Пешш посмотрел сквозь прозрачный экран на палату.

— Все будет нормально, — я говорила банальности и чувствовала себя по-идиотски. Но так нужно.

— Не будет, — он скрестил руки на груди. — Вы это знаете не хуже меня. Все уже случилось… А она так надеялась, так…

— На что?

— На то, что нет правил без исключений, — Пешш криво, невесело усмехнулся. — Говорила, что ей всегда везло.

Везло?… Я вспомнила трущобы, в которых она жила… Смешную, никому не нужную лабораторию, в которой работала… И ее светлую искреннюю душу, за которую была любима.

— Да. Так и есть, — тихо сказала я. — Так и есть.

В следующую минуту ноги уже несли меня в переговорную.

Голограмма Санха возникла передо мной мгновенно, будто он дежурил у блока дальней связи.

— У меня к вам один вопрос, мудрейший, — не размениваясь на вежливые приседания, начала я. — На что вы надеялись, выторговывая у меня неделю?

— Вы уже знаете? — он вопросительно посмотрел на меня.

— Во всяком случае, догадываюсь. А вот вы знали наверняка. Стыдитесь, мудрейший. Вы ведь не верите в чудеса, могли бы и сказать сразу.

— Я верю, фарра. Верю. Не в то, о чем вы подумали. Я верю в смертных и их волю к жизни — она совершает чудеса гораздо большие, чем вы можете себе представить, — Санх на секунду прикрыл глаза. — Значит, она совсем плоха?

— И даже хуже. Боюсь, ваша вера беспочвенна. Все пойдет своим чередом. Только… Мне интересно, в тексте пророчества на процедуру пробуждения были прямые указания или это просто… не впервые?

Санх качнул головой.

— Как ни прискорбно — нет. Но мы надеялись на чудо. Все мы.

— И она ведь тоже?… Прекрасно зная, на какой риск идет… Зачем?!

Он отвел глаза.

— Любовь — вещь прекрасная… и страшная, как ничто другое, и чем она сильнее, тем страшней. Отец этого ребенка погиб до того, как девочка вообще узнала, что беременна. Конечно, я говорил ей о риске, говорил, что, не будучи псионом, она просто не переживет роды — ребенок бессознательно вытянет из нее всю жизненную силу, чтобы пробудить свою. Но она так хотела… Так верила, что…

— … не бывает правил без исключений. А еще считала себя везучей… Скажите, мудрейший, кем вам приходился отец этого ребенка? И кем приходится один рядовой, который по странному совпадению служит у меня всего на месяц дольше, чем я занимаюсь, видимо, все-таки вашей протеже? Ведь не просто так он пришел именно в мой блок?

— Не сердитесь, — Санх примирительно качнул головой. — О Кетте действительно было предсказание, и если оно — истинное, ее ждет тяжелая судьба, хотя и великая. Мир перекроят войны… Но об этом, к сожалению, знаю не только я — есть те, кто не хотел ее рождения.

— Я заметила.

— Тогда вы поймете, что это было не прихотью, а необходимостью. Этот «рядовой», как вы его называете, уже работал к тому времени в Корпусе, и сам вызвался помочь. И мне он — никто.

— Тогда зачем это ему?

— Зачем… Думаю, вы задали не тот вопрос, и не тому.

— Понимаю.

Я действительно понимала, что мудрейший имел в виду: правильный вопрос был другим — кем Пешшу приходится Марлен. Выбор небольшой: сестра, племянница, близкая подруга… Может, и невестка — пока мне не покажут настоящего эйра, я не поверю, что отец Кетты не был обычным смертным. Но если честно… Кажется, я все же знаю, о каком именно смертном, погибшем больше полугода назад, могла идти речь. Потому ли вы так печетесь об этом ребенке, мудрейший Санх, что она Избранная? Потому ли прилетел на Силлан Неро, оторвавшись от своих бесконечных интриг, от которых не могло оторвать его даже собственное здоровье?

А может, все дело в том, что того смертного звали Рэйа?… И был он вам двоим старшим сыном и старшим же братом?…

Вы так и не ответили на этот мой вопрос, мудрейший. Думаю, молчание тоже можно считать ответом.