Камрань, или Последний "Фокстрот" - Юрий Николаевич Крутских

Как известно, во сне работает лишь малый кусочек головного мозга, едва ли не пятая его часть. Видимо, поэтому ситуация не показалась мне не то, чтобы абсурдной, но и нисколько даже не странной. Вполне осознавая себя дежурным по моргу и проникшись ответственностью, я вознамерился ровно в семь утра произвести подъём и полноценную перекличку вверенного мне личного состава. Некоторое беспокойство вызывал лишь тот факт, что вместо Кулькова могут закопать меня, но я быстро успокоил себя мыслью, что невозможно сбежать с подводной лодки.

– Кульков, сволочь… Наконец-то издох… – пробормотал я умиротворённо, бросив затуманенный взгляд на дорогой моему сердцу труп под белеющей во мраке простынёй.

– Не будет больше водку пьянствовать, воинскую дисциплину дебоширить… – с этими светлыми мыслями, растянувшись на мраморном ложе, я закрыл глаза и… тут же их открыл.

Открыл глаза я уже наяву на своей койке в седьмом отсеке. Первой мыслью было, не сбежал ли Кульков, не украдена ли оторванная рука? В панике я дёрнулся было встать и проверить, но вовремя успокоился. Часы вновь показывали два часа ночи. Промелькнула мысль – не стоят ли?

Я лежал, лупя глаза, постепенно возвращаясь к действительности. Ещё какое-то время пытался сообразить, надо или нет хоронить Кулькова. Сообразив, что нет – признаюсь, испытал большое облегчение.

Осознав, что и я вроде жив и что меня тоже не закопают, испытал ещё большее облегчение. Осмотревшись, скользнув мутным взглядом по рядам коек со скрюченными на них полуголыми телами, я окончательно скинул с себя липкие путы сна.

Сознание возвращалось, отсек постепенно наполнялся знакомыми звуками, запахами. Я уже различал глухое урчание дизелей, храп и бормотания спящих моряков, тяжелый дух, исходящий от их немытых тел и нагретых механизмов. Надо мной на койке второго яруса громогласно храпел, заглушая порой рокот дизелей, громила Самокатов. Иногда он начинал кряхтеть и беспокойно ворочаться во сне. В эти моменты ржавая панцирная сетка под ним опасно прогибалась и жалобно поскрипывала. Я с опаской поглядывал на тугой пузырь матраца, надувшийся надо мной, и даже стал опасаться, как бы Самокатов во время очередного телодвижения не рухнул на меня всей своей тушей.

Я хоть и проснулся и вернулся к жизни, но беспокойство не отпускало. Понимая, что это глупо, я, тем не менее, встал, прошёл до койки, на которой спал Кульков, и лишь убедившись, что тот на месте, окончательно успокоился.

Глава 40 Дети подземелья

Взгляд скользит, выхватывая из зыбкого полумрака бледные фигуры моряков. Полугодовое пребывание в тропиках не сильно изменило цвет их кожи. Если в самом начале, дорвавшись до бесплатного, некоторые и умудрились обгореть до волдырей и язв, то с началом подводной службы такой возможности никому больше не предоставлялось. Сейчас даже самое жгучее солнце не в состоянии проникнуть сквозь многометровую толщу воды...

В синем подземельном сумраке окоченелые тела моряков хоть и выглядят, как прилегшие передохнуть привидения, но жизнь на корабле продолжается. Вздохи, скрипы и богатырский храп – лишнее тому подтверждение. Здоровый сон в любой обстановке – вот он, бесценный дар молодости! У меня же опять ни в одном глазу!

Вот лежит, скрючившись на взбитой, скомканной простыне и прижав к груди серую подушку, матрос Кучкин. Я гляжу на него с завистью. Дохлый, здоровья ни на грош, а как спит, зараза!

Несмотря на хлипкое телосложение, на гражданке у себя в Сибири Боря Кучкин был большим человеком. Он успел отучиться в речном техникуме и какое-то время поработать по своей судоводительской специальности. Будучи малым весьма сообразительным, он до призыва умудрился дослужиться до второго помощника капитана достаточно большого судна. Такая должность позволяла ему не идти в армию, а продолжать делать карьеру на речном флоте, но, как это часто бывает, всё дело испортила женщина.

Во время зимнего отстоя, когда вмерзшие в лёд суда вырубают вдоль всего корпуса и в таком импровизированном доке делают текущий ремонт, Боря в свободное от работы время закрутил роман с женой замначальника речного пароходства. Дамочка призналась мужу, что любит другого и собралась подавать на развод. Неизвестно, чем закончились семейные дрязги, но о том, как это отразилось на судьбе Бори, можно сказать вполне определённо: он был незамедлительно призван в ряды Вооружённых сил СССР и отправлен на Тихоокеанский флот на три полноценных года.

Но Кучкин не унывал. Ответственные и смышлёные моряки и на военном флоте в большой цене. Будучи ещё «карасём», Боря получил лычки старшины второй статьи и был назначен командиром отделения штурманских электриков. Причём в подчинении у него оказалось несколько весьма авторитетных «годков». Должен сказать, что это нисколько не помешало Боре исправно исполнять свои служебные обязанности. Он не лез на рожон, со всеми находил общий язык, и скоро «годки» без лишних слов стали выполнять его распоряжения. В свои 20 лет Кучкин многое знал и умел и подчас даже механику давал дельные советы. Его смекалка не раз помогала государству экономить значительные средства на ремонте техники. Впрочем, она же ему порой помогала и в обратном.

Как-то нашему снабженцу стало казаться, что из провизионки пропадают продукты. Поначалу не придал значения, думал, обсчитался, но, не обнаружив однажды утром целого ящика тушёнки, оставленного накануне вечером в известном месте для последующей продажи хунтотам, мичман не на шутку обеспокоился: кто это ещё, кроме него, смеет тут воровать? А главное – как? Это «как» стало кошмарным ужасом для нашего снабженца на два последующих месяца. После каждого посещения провизионки он старательно опечатывал железную дверь и увешивал её новейшими замками всевозможных систем. Не помогало. Все печати и запоры оставались на месте, а продукты нагло тырились! Были обследованы все внутренние и наружные поверхности на предмет, не сделан ли где-нибудь потайной лаз из смежных помещений или прилежащих цистерн. Дырок не обнаружили. Железная камера со всех сторон оставалась девственно цела. Для обеспечения полной герметичности стали закрывать и опечатывать даже вентиляционные отверстия, в которые не то что вор – даже не всякая крыса могла пролезть, а лишь та, которая несовершеннолетняя или больная рахитом. Ничего не помогало! От беспокойства и постоянных расстройств мичман-снабженец похудел, осунулся, перестал пить водку и радоваться жизни, а только тем и занимался, что подсчитывал убытки. Он уже практически не воровал, потому как то, что он только планировал украсть, неизвестные нахалы выносили раньше него. Мичман уже был готов уверовать в нечистую силу, сдать замполиту комсомольский билет и начать просить заступничества высших сил, но, видимо, эти высшие силы сами решили сжалиться.

В одно утро,