Змеиный король - Элизабет Хойт

лишь слегка посветлело, окрасившись в неприятный серо-коричневый цвет. Землю покрывал тонкий слой снега, создавая иллюзию чистоты и прикрывая грязь и неприятный запах. Скоро лошади втопчут его в слякоть, и иллюзия эта испарится.

— Холодно, черт побери, — раздраженно пропыхтел позади де Рааф.

Саймон не удосужился ответить. Они выехали на поляну, где пейзаж дышал спокойствием и еще ни один человек не нарушил целостности снега.

— Его секунданты здесь? — спросил де Рааф.

— Должны быть.

— Ты не обязан это делать. Что бы ни…

— Тихо. — Саймон взглянул на друга. — Успокойся, Эдвард. Уже поздно меня отговаривать.

Де Рааф что-то недовольно пробурчал.

Саймон вдруг замялся.

— Если меня убьют, ты присмотришь за Люси, да?

— Иисусе… — Эдвард оборвал фразу и просто зыркнул на друга: — Конечно.

— Спасибо. Она у своего отца в Кенте. Ты найдешь адрес и письмо на моем столе. Я бы хотел, чтобы ты отдал это послание ей.

— Какого черта Люси забыла в Кенте?

— Надеюсь, начинает новую жизнь. — Саймон грустно усмехнулся. Люси. Будет ли она оплакивать его? Станет ли носить траур и лить слезы? Или сразу же забудет о нем, найдя утешение в объятиях местного викария? К своему удивлению, Саймон ощутил укол ревности.

Люси. Моя Люси.

Впереди, подсвеченные фонарями, маячили неясные фигуры. То были актеры неизбежной драмы: мальчик, которого несколько дней назад лорд Иддесли считал другом, мужчина, что будет смотреть, как он убьет или будет убит, и доктор, который подтвердит факт смерти.

Саймон проверил шпагу и пришпорил коня.

— Мы на месте.

* * *

— Миледи. — Ньютон едва не расплылся в улыбке при виде хозяйки, но вовремя опомнился и отвесил поклон; кисточка ночного колпака шлепнулась на лоб. — Вы вернулись.

— Естественно. — Люси откинула капюшон и перешагнула порог своего дома. Господи Боже, неужели все слуги знали о ее — их — делах? Глупый вопрос. Конечно, знали. И, судя по плохо скрытому удивлению Ньютона, никто не ждал, что она вернется к Саймону. Люси пожала плечами. Что ж. Тем лучше их разубедить.

— Он здесь?

— Нет, миледи. Его светлость уехал менее получаса назад.

Люси кивнула, стараясь не выдать своего разочарования. Как досадно на несколько минут разминуться с мужем. Ей хотелось хотя бы пожелать ему удачи напоследок.

— Я подожду его в кабинете.

Она положила голубую, обтянутую кожей книгу, что держала в руках, на стол в холле. Рядом лежал довольно потрепанный сверток в коричневой бумаге. Люси слегка коснулась его.

— Миледи, — поклонился Ньютон, — Могу я пожелать вам счастливого Рождества?

— Ох, спасибо. — Она поздно выехала из Кента, несмотря на протесты Papa, и большую часть пути одолела ночью, благодарная нанятому лакею, державшемуся за запятки кареты. Во всей этой суматохе, Люси почти забыла, какой сегодня день.

— Вам тоже счастливого Рождества, мистер Ньютон.

Слуга снова отвесил поклон и поплыл прочь в своих турецких тапочках. Люси взяла со стола в холле канделябр и вошла в кабинет Саймона. Когда она проходила мимо кресла у камина, пламя озарило две небольших картины в углу комнаты, которых Люси прежде не замечала. Заинтересованная, она подошла на них взглянуть.

На одной было ботаническое изображение распустившейся розы с бесстыдно широко раскрытыми лепестками. Ниже имелся ее срез, показывающий различные части растения; все было тщательным образом подписано, словно чтобы придать изображенному выше распластанному цветку приличный вид.

Второй рисунок датировался средними веками и, возможно, принадлежал к числу тех, что использовались в Библии. Он изображал историю Каина и Авеля. Люси подняла канделябр выше, чтобы рассмотреть ужасающую гравюру. Каин, выпучив глаза и по-животному напрягая все мышцы, боролся с братом, а вот лицо Авеля дышало спокойствием и безмятежностью.

Люси вздрогнула и отвернулась. Ужасно, что ей приходится вот так ждать мужа. Раньше она не знала, чем он занимается. Но теперь… Люси дала себе слово, что не станет с ним спорить, даже если ей ненавистно то, что виконт хочет совершить, даже если он убьет друга, даже если вынуждает ее страшиться за саму его жизнь. Когда Саймон вернется, она примет его так, как должно любящей супруге. Подаст бокал вина, разомнет плечи и четко даст понять, что останется с ним навсегда. Независимо от того, принимает он участие в дуэлях или нет.

Люси одернула себя. Лучше вообще не думать о дуэлях. Она поставила канделябр на стол, и направилась к элегантному книжному шкафу из розового дерева. Возможно, стоит попробовать отвлечься чтением. Люси осмотрела книжные корешки: садоводство, земледелие, розы, снова розы — и единственный, вероятно, весьма ценный трактат о фехтовании. Она выбрала увесистый том о розах, положила его на край стола и уже почти открыла — может, удастся почерпнуть хоть какие-то знания, чтобы потом обсуждать цветы с мужем? — когда взгляд ее упал на листки промокательной бумаги напротив рабочего кресла. Сверху лежало письмо. Люси выгнула шею.

На письме было начертано ее имя.

Несколько мгновений Люси просто смотрела на конверт, затем выпрямилась и обошла стол. Поколебавшись еще секунду, схватила письмо, вскрыла и начала читать:

Мой драгоценный ангел,

Знай я, что принесу тебе столько горя, клянусь, сделал бы все возможное, чтобы не оказаться полумертвым почти у порога твоего дома в тот, теперь уже такой далекий день. Но тогда я бы не встретил тебя… и вот, я уже отрекаюсь от клятвы. Ибо, даже зная о той боли, что принес тебе, я не сожалею о своей любви, мой ангел. Я эгоистичный, равнодушный болван, но уж каков есть. Себя не переделаешь. Встреча с тобой — самое чудесное событие в моей жизни. Никогда еще я не был так близок к раю и уже не буду: ни здесь, на Земле, ни в жизни загробной, и ни за что не пожалею об этом, даже ценой твоих слез.

Итак, боюсь, что сойду в могилу нераскаявшимся грешником. Нет смысла оплакивать такого человека как я, родная. Надеюсь, ты сумеешь начать новую жизнь в Мэйден-Хилл, возможно, выйдешь замуж за того симпатичного викария. Все мои деловые бумаги у де Раафа, он присмотрит за тобой, если ты будешь в том нуждаться.

— Твой муж, Саймон.

Руки Люси так сильно дрожали, что бумага отбрасывала на стену дикие тени, и поэтому понадобилась еще пара мгновений, чтобы увидеть приписку в конце письма:

P.S. Вообще-то есть одна вещь, о которой я сожалею. Мне бы очень хотелось заняться с тобой любовью еще раз. Или три. С.

Она засмеялась, горько, сквозь слезы, застилающие глаза. Это так похоже на Саймона, отпускать непристойные шуточки даже в тексте прощального письма. Вот зачем оно: прощание на случай гибели. Писал