Piccola Сицилия - Даниэль Шпек

Альберт развернул газету, а Мориц беспокойно смотрел на проезжающие мимо машины, у мужчин за рулем была своя цель. Они искали работу, праздновали свадьбы, обзаводились детьми. Давно уже наступило лето, но Мориц все еще жил в своей личной зиме.

– Вы говорили с рыбаком? – тихо спросил он.

Альберт кивнул:

– Считает, что слишком опасно.

– Но когда Сицилию возьмут, коалиция продвинется на материк. Я должен опередить их в Неаполе.

Таков был его план: найти большую лодку, которая доставит его в Неаполь. За линию фронта.

– Терпение, – сказал Альберт.

Но Мориц понимал, что окно для него стремительно сужается. Коалиция продвигалась вперед на удивление быстро. Би-би-си сообщало, что британцы и американцы наступают на Мессину с двух сторон. Немцы и итальянцы окопались в последнем бастионе у пролива к материку. В чем был секрет успеха коалиции? Почему так много итальянцев сдавалось без боя? Почему немцы незадолго перед высадкой коалиции переместили несколько воинских частей на другое побережье?

Лишь годы спустя станут известны причины. Команда британской секретной службы под руководством еврейского офицера Ивена Монтегю обвела Гитлера вокруг пальца искусным приемом: британская подводная лодка за несколько месяцев до высадки подбросила на испанский берег труп якобы потерпевшего крушение английского курьера с папкой фальшивых документов. По ним можно было определить личность погибшего – полностью выдуманную, вплоть до мелочей. Майор Уильям Мартин, офицер Marine Corps, имел при себе билет в лондонский театр с оторванным корешком, квитанцию на дорогое обручальное кольцо, извещение из банка, что он перерасходовал свой счет, и письмо отца, который не соглашался с его выбором невесты. И еще секретное письмо к генералу сэру Александру, британскому военачальнику в Северной Африке, из которого следовало, что высадка войск будет произведена не на Сицилии, а на Сардинии, Корсике и Пелопоннесе.

Письмо из Испании попало в Берлин и в конце концов дошло до Берхтесгадена, где его лично сам Гитлер признал настоящим. Он отдал приказ о переброске войск, танков и флота с сицилийского южного берега в Грецию, на Сардинию и Корсику. Сицилия была подготовлена, чтобы штурмовать ее. Мертвый майор Мартин, похороненный в Испании, был на самом деле бездомный пьяница из Уэльса по имени Глиндур Михаэль, умерший от того, что выхлебал бутылочку крысиного яда.

Американцы положились не на хорошие истории, а на хорошие отношения: ЦРУ заключило тайное соглашение с Лаки Лучано, арестованным нью-йоркским боссом мафии, который в благодарность за некоторые привилегии уговорил своих сицилийских друзей перейти на сторону американцев. И когда в сицилийские деревни въезжали американские танки, навстречу им выходили итальянские солдаты – с белыми флагами. Не прозвучало ни единого выстрела. Фашистских бургомистров одного за другим американцы заменяли людьми, которых им «рекомендовала» Коза Ностра. Политзаключенные-антифашисты, так они именовались. На самом деле они сидели в тюрьме за разбой и убийства. То был договор с сатаной, который еще долго оставлял грязные следы. Но были и красивые истории – как, например, история американского пилота Тони Скафиди, который сбрасывал свои бомбы в море, а не на Мессину, откуда была родом его семья.

Немецкая радиостанция, вещавшая на арабском языке, ругала трусливых итальянцев, лишенных боевого духа, воли к победе и фанатизма. Итальянцы встречали войска коалиции не орудиями, а вафельными трубочками. Мориц слышал подобные упреки в адрес итальянцев еще во время службы в пустыне, он и тогда задумывался, не от нехватки ли как раз фанатизма они были такими симпатичными ребятами. Куда бы ни приходили немецкие блицкригеры, их боялись, тогда как итальянцев любили.

* * *

Внезапно все мужчины в кафе замолчали. Би-би-си прервала музыкальную передачу, и диктор драматическим тоном сообщил, что король Италии Виктор Эммануил II приказал арестовать Муссолини. Дуче – арестант? Неужто это конец? Многие вскочили, с ликованием выбежали на улицу и принялись останавливать машины, чтобы выкрикнуть в лицо оторопелым водителям радостную новость. Один запел Bella Ciao, и тогда уже все встали, громко подпевая и хлопая в ладоши. Соседний столик опрокинулся, кто-то толкнул Альберта. Мориц едва успел удержать на столе кофейные чашки. Альберт – в кафе лишь они с Морицем продолжали сидеть – посмотрел на него поверх очков, как будто хотел поставить диагноз. Наблюдатель Мориц почувствовал, что теперь он объект наблюдения.

– Давайте прогуляемся, – сказал Альберт и положил на стол несколько сантимов.

Они вышли из кафе, а за их спинами все нарастал хаос. Кельнеры размахивали своими передниками, кто-то пел, другие спорили, не утка ли эта новость, а третьи кричали, что Гитлер только что покончил с собой.

– Я хочу вас кое о чем спросить, Мори́с.

– Да?

– Сталинград, Тунис, Сицилия. Ваша армия отступает. – Они шли в сторону порта. Автомобилисты вокруг отчаянно сигналили. – Вы не ликовали.

– Вы тоже, – сказал Мориц.

– Знаете, я нахожу странным, что все вдруг стали антифашистами. Мы видели, на что были способны некоторые из них под немцами.

Мориц не понимал, к чему он клонит.

– А вы? – спросил Альберт. – Вы сняли форму, но разве вы обрадуетесь, если Германия проиграет войну? На чьей стороне вы?

– Ответ зависит от того, кого вы спрашиваете, Морица или Мори́са.

– Я спрашиваю человека, которым вы являетесь на самом деле. Или давайте поставлю вопрос иначе. Я всегда восхищался немецкой культурой. Вы изобрели книгопечатание, открыли рентгеновское излучение, сделали много других открытий. Играя Бетховена, вы тронули мое сердце, мое странное еврейско-итальянско-тунисское сердце, куда сильнее, чем песни Виктора. Но когда вы и ваши товарищи оккупировали нашу страну, Ясмина задала мне вопрос, на который я не смог ответить: «Что мы сделали немцам такого, что они нас так ненавидят?»

Мориц никогда не испытывал ненависти к евреям, но он знал многих, сделавших стремительную карьеру в гитлерюгенде, в партии и в СС именно благодаря ненависти – свою власть они демонстрировали на беззащитных. Но разве это были немцы? Никто в его семье, даже отец, не учил его ненавидеть евреев.

– Я не хотел бы ставить вас в затруднительное положение, – сказал Альберт. – Но знаете, когда я смотрел кинохронику, все эти людские массы на площадях, кричавшие «хайль Гитлер»… Меня испугало, как много их, всех этих людей, неотличимых друг от друга, одновременно вскидывавших руки, ликовавших в едином порыве. В нашем ragoût méditerranéen, средиземноморском рагу, такое невозможно. Если вы запрете в комнате парочку мужчин, то до вас донесутся три языка и четыре мнения. И если они подерутся, то не из-за фюрера, а из-за женщины.

Мориц невольно улыбнулся. Взгляд Альберта был серьезен:

– Мне трудно представить вас среди этой массы.

– Я не состоял в партии.