Горькие травы - Кира Козинаки

Вздыхаю. И признаюсь в том, что кажется мне страшнее красоты Каталины Лав:

— Он сегодня как-то не особо настроен со мной разговаривать. Отвечал коротко и холодно, будто отталкивал от себя. А теперь и вовсе избегает.

— Это после того, как он предложил тебе быть вместе, а ты прямым текстом сказала, что не хочешь? — словно расставляет всё по своим местам Сонька.

— Но я хочу, — признаюсь я.

— А он об этом знает?

Сонька выпускает из лёгких последнее облачко дыма, тушит сигарету и вздрагивает от порыва холодного ветра, поглубже зарываясь в свою шубку.

— Иди, не мёрзни, — киваю в сторону широких окон кофейни. — Я ещё минуточку постою и тоже приду.

— Ладно, — понимающе улыбается Сонька. — Закажу тебе коктейль.

Наблюдаю, как, сверкая узкими лодыжками, Сонька подходит к «Пенке» и делает смешной книксен охраннику, который открывает перед ней дверь. Снова поднимаю взгляд к огоньками на гирляндах, позволяю ветру путаться в выпавших из дурацкого пучка прядях.

Подмечать детали, видеть полную картину, анализировать — это Сонька умела делать в совершенстве. В отличие от меня, которая циклилась на мелочах, раздувала из копеечного пустяка трагедию, пусть эффектную и хорошо проработанную, но порой ненужную. Как сейчас. Когда я переживала из-за колкого льда во взгляде или длинных, чёрт бы их побрал, ног, не понимая, что дело в другом. В том, что я действительно сначала отвергла Петра, потом не сдержала обещание позвонить, потом пропала на две недели, а потом не нашла в себе слов, чтобы просто сказать, что да, я ждала его сегодня. Я ждала его целый год. Я ждала его всю жизнь.

Но ведь всё ещё не поздно исправить, правда?

Резко разворачиваюсь на пятках и решительно шагаю в сторону «Пенки». Почти достигаю двери, и тут цепляюсь носком одного ботильона за каблук другого, нелепо вскидываю руки, охаю и падаю вниз. И бумажный пакетик с имбирным печеньем вываливается из кармана, чтобы кувыркнуться и остаться лежать на земле в метре от меня.

Спасибо, что не носом.

Но стоять на четвереньках в половине второго ночи первого января в центре города — такой себе плюсик к самооценке.

— Первый пошёл! — слышу я насмешливый голос, и перед лицом возникает крепкая мужская ладонь. Хватаюсь и, покряхтывая и сопя, встаю на ноги. — Жива?

Поднимаю глаза: охранник с густыми с проседью усами улыбается, слегка придерживая меня за плечо, будто я сейчас снова свалюсь на землю. Поворачиваю голову: небольшая компания вышедших на перекур гостей вечеринки, все сплошь элегантные дамы и господа, смотрят на меня с брезгливостью, будто я из тех, кто не знает меры.

Проклятые каблуки! Я же как чувствовала! Сказать, что решила поближе рассмотреть тротуарную плитку, чтобы убедиться, что мои налоги используются по назначению?

— Я не пьяная, — зачем-то тихо оправдываюсь я, разглядывая отпечатавшиеся на основаниях ладоней плиточные узоры. Я правда не пьяная, мы с Матвеем хорошенько закусывали, сначала расправившись с блюдом селёдки под шубой на шпажках на нашем столе, а потом перейдя на тарталетки с оливье. — Просто… растяпа.

— Растяпа, — повторяет за мной охранник, но уже с ноткой доброты в голосе. — Молодая ещё, а такие слова знаешь.

— Я много слов знаю, — бормочу я, отряхиваю ладони. — Разиня. Тютя. Недотёпа. Кулёма. Руки как крюки. Ноги как… крюки. Хоть и молодая, а уже крюки.

— Хорошо, что у вас, молодых, дырявые штаны в моде, — говорит охранник, и я растерянно хмурюсь, а потом опускаю взгляд вниз.

На моих нарядных чёрных джинсах, тех самых, которые подчёркивают талию и делают попу круглой, зияет непривлекательная дыра, через которую выглядывает коленка со стёсанной кожей. Тот самый финальный штрих, которого так не хватало моему образу на этом пафосном празднике.

Вот сейчас мне очень хочется развернуться и пойти прочь. Через полгорода. Домой. Неважно, сколько часов придётся идти и сколько раз придётся упасть на этих чёртовых каблуках. Просто вернуться в зону комфорта, залезть под одеяло, притвориться, что я в домике, и выбить на подкорке татуировку, что я никогда, никогда не праздную Новый год. Не стоило и начинать.

Но вот только… сколько можно убегать?

Может, пора перешагнуть через преграды и сделать-таки то, зачем я сегодня нарушила своё правило?

Может, когда-нибудь будет пора разобраться и с тем, почему я не праздную Новый год?

— Спасибо, что помогли подняться, — говорю охраннику, подхватываю пакет с печеньем и тороплюсь внутрь кофейни.

На ходу снимаю пальто, забрасываю на вешалки, даже не обратив внимания, повисло ли оно или соскользнуло на пол, обхожу бар, ныряю в служебные помещения, аккуратно открываю дверь подсобки. Помню, что сейчас это спальня Наташки, и сразу же замечаю комочек под одеялом на диване, а настольная лампа отвёрнута в противоположный угол и неплохо выполняет функцию ночника. Плотно закрываю за собой дверь и крадусь к шкафу, достаю из аптечки вату и перекись, со звонким стуком роняю на пол крышку от пузырька и беззвучно матерюсь одними губами, когда комочек на диване шевелится и из-под одеяла высовывается покрытая чёрными кудряшками голова Наташки.

— Я не сплю, — уведомляет она.

— А притворяешься неплохо, — хвалю я.

Она пожимает плечами, вылезает из-под одеяла полностью и садится по-турецки, внимательно наблюдая, как я обрабатываю коленку, потом хватаю из подставки на столе Надежды канцелярские ножницы, усаживаюсь на пол рядом с диваном и разрезаю края дырки на джинсах.

— Что ты делаешь? — интересуется Наташка.

— Превращаю трагедию в произведение искусства, — отвечаю, и она хмыкает.

А потом засовывает руку под одеяло, достаёт оттуда конфету, шуршит фантиком и закидывает сладость за щёку.

— А ты что делаешь? — теперь уже интересуюсь я.

— Ем Петин новогодний подарок, — просто признаётся Наташка и вытаскивает из-под одеяла расписную жестяную коробочку, наполненную конфетами и пустыми обёртками.

— С чего ты взяла, что это Петин?

Наташка на секунду закатывает глаза, будто взрослые — ну такие тупые. А потом поясняет:

— Мама дарит сладкие новогодние подарки только мне и Пете. Мой — дома, в третьем ящике маминого комода. Ночью они с папой положат его под ёлку, а завтра утром будут рассказывать мне сказки про Деда Мороза. Значит, этот — Петин. А ещё в нём конфеты с кокосовым ликёром, мне такие не кладут.

— Потрясающая дедукция, — одобрительно качаю головой я.

— Недавно открыла для себя вселенную Шерлока Холмса, — разводит руками Наташка.

— А можно мне тогда конфеты с кокосовым ликёром? Тебе же надо избавиться от улик, верно?

Подумав с секунду, Наташка кивает и выкладывает на краешке дивана шеренгу из четырёх конфет в белой глянцевой обёртке. Разворачиваю одну и отправляю в рот. Наташка аналогично поступает с шоколадным батончиком, а потом всем телом заваливается на подушку, закидывает ноги на спинку дивана, ставит жестянку на живот и важно говорит: