Небо в алмазах - Alexandrine Younger

себя скотиной, варился в собственном соку! Как будто не знаю, что кругом виноват.

— Ты хочешь выяснить, кто кинул здоровый камень в нашу клумбу?

— Я приехал к тебе, а остальное мне как-то по барабану. Ты, вроде как, девчонка неглупая. Знаешь, что кроме тебя нахер никто не сдался, но что-то там выдумала…

— Была бы умной, то не уехала бы из Москвы? Догадалась бы, что ты все от обиды на меня делаешь, и что другу помочь хотел, не меньше моего? Что не сдержался, пал духом, когда я решила просить помощи у Громовых! И на той даче… Ты же взял меня, в Москву поехал, ты же доказать хотел, что верен. Ведь ты меня любишь, правда?

— Люблю, — Космосу до зубного скрежета обидно, что Лиза спрашивает у него то, на что всегда есть только однозначные ответы, — и я думаю, что это навсегда.

— И я тоже.

В Ленинграде снег. Запорошило и непокрытую голову Космоса. Лиза выискивает в чуть влажных волосах невидимые снежинки, едва скользнув ладонью в его темно-русые волосы. Он её ловит, захватом за талию, не давая повысить голоса, о чем делает знак.

— Вот что ты творишь? То собираешься, как вор на ярмарку, то…

— Валяй, мне интересно!

— Как снег на голову, Космос!

— А дождешься тебя! Так что сиди, Космос, в Москве, ломай башку…

— Ты сам доказывал, что неуязвим…

— Ничего я не хочу доказывать, — с этой несносной девчонкой было проще молчать, чем городить километровые заборы. Как правило, из обещаний и клятв, которые никогда не сбываются, — толку?

— Как ты думаешь? — Лиза не остановила попыток вырваться в гостиную. — Они…

— Ни о чём я не думаю, надоело, — Космос придвинулся ближе, проходясь чуткими пальцами по озябшей шее девушки, — устал думать.

— Подслушивают, — за белой дверью странно зашуршало, будто кто-то топтался, — пойдем, всё и так слышно…

— Мне наплевать!

— Я знаю.

Разговор остался незавершённым. Пару позвали к столу, что спасло положение. Лиза пыталась не расплакаться в мужское плечо, сильное и родное, а Космос страшился не спугнуть первую оттепель. Она чревата обильными заморозками.

* * *

Концерт по заявкам «нашего профсоюза» продолжался с полчаса. Бренчание «Последних известий» сменилось скрипом кассетных записей, воспроизводимых импортной аппаратурой, смотревшейся в квартире Павловых инородным элементом. Быть может, Кос в этой обстановке — лишняя обуза и комок нервов?

Пусть Космосу Юрьевичу разрешили дымить. Хозяйка дома предпочитала «Marlboro», окурками которых была заполнена граненная хрустальная пепельница, запрятанная на кухонном подоконнике.

— Не подумай, что учу плохому. Курю у детей на глазах, плохой перемер! Ещё и бюрократия… Фу, как вы меня все выносите? — иногда Кос терялся, и всерьёз полагал, что Лиза — дочь Ёлки. Они были во многом похожи. Хотя бы строгим взглядом, которым каждый раз буравили своих собеседников. — Слышал, Космос, что служба у меня нервная, с людьми? Приходится выпускать пар, чтобы лишний раз не сорваться…

— Не работа, а праздник, — монотонно протягивал Кос, стряхивая пепел в прозрачный хрусталь, но резко одёрнул себя, понимая, что ещё чутка — и сболтнет лишнего, о чем говорить сейчас крайне не хотелось, — прям как у меня…

— А я привыкла строить, а не ломать, — прищуренные женские глаза с пониманием усмехались, но Чернова не привыкла работать капитаном Жегловым, выводя собеседника на прозрачность и досужую откровенность, — а ты чай-то помешивай, а то не остынет!

— Сойдет, — поморщившись от капли кипятка из чайничка, упавшей на его запястье, проронил Космос, — блин…

— Вовка в тридевятом королевстве! — Елена продолжала расслабленно потягивать дым, не жалея чуткую дыхательную систему. — Ищете же приключений на все места… Что ты, что эта барышня.

— Я — не Вовка, — упрямство завладело существом парня, когда кто-то пытался склонять его имя на всех четыре стороны света, — а Космос — имя греческое такое. Мир, порядок, вселенная!

— Смотри, не перепутай, Кутузов, называется… — Елена, вскинув бровь, покачала пшеничной головой, нисколько не удивляясь ребячеству вечного спутника своей племянницы. — А в трех шагах от меня издевается над братцем твоя клятва! Елизавета…

— Нет, вам тоже в прикол надо мною изгаляться? — в первую очередь, как только Пчёла перенесет свой зад к своим «питерским корешам», Кос всё выскажет Лизе, которая дурачилась вместе с братом. Укоры их великолепной тётушки он как-нибудь стерпит.

— А я начинала? — Черновой искренне хотелось рассмеяться, но два метра красоты, устроившиеся в дедовском кресле, и так не отличались завидным расположением духа, а Лизка вздумала вести себя, как игривый сивка-бурка. — Ладно, допрос прошёл…

— Мы вроде и не на Лубянке, — Холмогоров подавил в себе смешок, отчего-то вспоминая бывшую хозяйку квартиры на Московском проспекте, совершившую тридцатый кульбит в своем адском вареве. Её единственная внучка да с таким пахарем, которого исправит только наган, — в вашей семье про это лучше знают.

— Да и не на Литейном, поверь мне, Космос! — Чернова говорила со знанием дела и потаенной грустью в голосе. — Проехали. Пей чай, остынет…

Кос пытался сосчитать, сколько будет лететь Пчёла, прямиком с мраморных ступенек сталинки на Московский вокзал. Взгляд фокусировался на Лизе, бессовестной заразе, снова поманившей Космоса голубыми омутами, и так же легко строившейся из себя заботливую сестру при Пчёле.

Не сказать, что Холмогорова радовала картина маслом: стоило Лизе вплыть в большую гостиную, как она отмахнулась от продолжения беседы и мертвой хваткой схватилась за Пчёлу. Витя, падкий на лесть в свой адрес, забыл зачем вытащил Коса из Москвы. Медовый глаз всегда кичился особенной ролью в судьбе сёстры, а Лизка цепляется за родственника, как за единственный оплот. Потому что в панцире тепло и удобно. Прятаться и недоговаривать — это вообще их семейная фамильная стратегия.

Дуэт беснующихся пчёл, твою мать! Брат с сестрой вздумали петь, соревнуясь в громкости с телевизором, Глызиным и здравым смыслом…

— Зимний сад…

— Зимний са-а-д!

— Белым сном деревья спя-а-а-т…

— Но им как нам цветные снятся сны-ы-ы, — с надрывом и зауныло протянул Пчёла, облапив младшую сестру за плечи, — сны-ы-ы! Которую неделю…

— Да перестань орать мне в ухо! — Елизавета не выдержала первой, пытаясь усмирить вредное насекомое. — Соскучился или в твоем улье снова сбой механики?

— Не катит, как пою, а? Знал бы, то чемодан с кислыми щами к тебе не тащил!

Пчёла оборачивается на Космоса, пытаясь изобразить на помятом с дороги лице эмоции солидарности и понимания, но взамен ловит на себе раздраженный и всклокоченный взор, громогласно говоривший о том, что кто-то заваливает всю идею ленинградского предприятия. Но вновь решается выслушать сестру, которая привычно выговаривает ему:

— Если бы ты пел, а не дурил — другой разговор.

— Может, мать, я всю жизнь мечтал