Святополк окаянный - Александр Майборода

— Но их придется убить, — со смятением в голосе сказал Будый.

Ярослав потянулся к кувшинчику с вином и с досадой проговорил:

— Ах, не забивай мне голову ерундой. Надо — значит надо! Все равно придется воевать — так какая разница, как они умрут? А потом, кто они мне? Мой брат умер. А с остальными у нас только общий отец. Но у нашего отца столько женщин, что я не удивлюсь, если пол-Киева окажется мне в братьях.

Будый склонил голову:

— И в самом деле, какая разница, как умрут соперники?

Он поклонился и вышел из комнаты.

— У этого щенка зубы больше пасти, — подумал Будый.

А Великому князю Владимиру нездоровилось. Вот уже несколько дней он лежал в постели и слабой рукой крестился на суровый лик святого, слабо освещенного крохотным огоньком лампады. И день и ночь святой укоризненно смотрел на обессилевшего Великого князя.

По ночам Владимиру мерещились хороводы убитых им людей, а совращенные им девки устраивали дьявольские пляски, охально вихляясь обнаженными телами. Их много. Так много, что Владимир не помнит ни их лиц, ни их имен.

А прошедшей ночью пришел давно убитый им брат Ярополк. Его лицо было темно, как у святого, что на иконе, и он зачем-то скалил зубы и грозил черным костлявым пальцем.

Владимир хорошо помнил, что Ярополк был очень крепкий человек, и, когда его убивали, он сопротивлялся так яростно, что если бы Блуд не нанес предательский удар мечом в спину, то положил бы Владимира и варягов, которые пришли его убивать.

Владимир признавал, что духу Ярополка было отчего сердиться, — Владимир не только убил своего брата, но и нанес ему тяжкое оскорбление, насильно взяв его жену в наложницы. Владимир оправдывался, — но он же объявил его сына Свято-полка своим сыном, и даже дал ему удел. Правда, был часто несправедлив к нему, но все-таки не покушался на его жизнь, и даже женил на дочери сильного польского короля. Так что духу Ярополка не стоило так сердиться, его семя живо.

Только под утро, сквозь горячечное полузабытье, Владимир сообразил, что преданный им брат вовсе не грозился, а, смеясь, предупреждал. Только над чем он смеялся и о чем предупреждал, Владимир так и не мог догадаться, и это его сильно пугало. Так пугало, что он, не дождавшись рассвета, через силу свалился на пол и встал на колени перед иконой, привезенной из Константинополя легендарной прабабкой княгиней Ольгой, первой христианкой на Руси.

Он молился истово за грехи совершенные и не просил простить грехи будущие, так как и прежних грехов у него было так много, что и сам Господь Бог вряд ли мог их пересчитать.

От молитвы очнулся Владимир только, когда в дверь робко стукнули. Не желая, чтобы его видели в унизительном положении, Владимир, напрягая все силы, переполз обратно на постель. Улегшись в постель, он взглянул в окно.

За окном ярко ластилось солнце. Холодной хрустальной лазурью синело небо. Слышно было, как с крыши капали капли тающего под горячими лучами снега. Где-то в тайных уголках под крышей любовно ворковали голуби. А на дереве, голые ветви которого лезли в окно, вздулись пухлые коричневые комки, — крикливо задирались воробьи. Весной оживает жизнь, и даже из горла седого ворона раздается мелодичный звук, подобный тому, что исторгает нечаянно задетая струна воздушной арфы.

Владимир вздохнул. «Все проходит» — так написано на кольце царя Соломона. Жаль только, что с каждым днем время бежит все быстрее и быстрее.

В дверь опять робко стукнули, и Владимир слабым голосом разрешил войти в комнату, в последнее время больше похожую на келью монаха.

В комнату вошли воевода Добрыня и любимый сын Борис.

Добрыня стар уже, давно умерли его друзья богатыри Илья Муромец и Александр Попович. Но силен еще старый богатырь: широк в плечах, с мощной, как кадка, грудью, — длинная до колен белая рубаха плотно облегает мышцы. Чернявое лицо узкое, длинный шрам, глаза со свирепым выражением, не знающие пощады. Волосы только на голове сильно поредели, поэтому бреет он голову.

Владимир вспомнил, как, крестив в Киеве горожан, он отправил Добрыню приобщать к новой истинной вере непослушных и своенравных новгородских мужиков. Угадал он тогда — в Новгороде народ не захотел добровольно приобщаться к новым богам, так как их прекрасно устраивали и старые. И тогда Добрыня с дружинниками повторили проверенный на киевских горожанах безотказный прием: загнали людей в покрывающуюся льдом реку и выпустили из нее только новообращенных христиан. Долго потом из Волхова вылавливали трупы утопленников. Говорят, даже в Ильмене весной вылавливали утопленников. Но чего только не сделаешь ради истинной веры?

На Борисе шелковая алая рубаха, струится с узких плеч на колени. Лицо тонкими благородными чертами. Русая бородка аккуратно подстрижена. Большие серые глаза смотрят добро. Красив князь, но молод еще, а потому и добр. Но молодость быстро проходит.

В руке на золотой цепи Борис, как собаку, ведет любимого венгра Георгия. Георгий смазлив не хуже девки — холеные волнистые волосы тщательно расчесаны, черные брови узкими стрелами вразлет, глаза за пушистыми ресницами большие, красивые, как у телка. Одет в длинную шелковую розовую рубаху — почти до пят. Девка — да и только!

Девка или парень — Владимиру все равно: детей им не заводить.

Владимир кашлянул:

— Пса своего оставь за дверью.

Борис обернулся к любимчику и строго предупредил:

— Сиди за дверью и никуда не ходи!

Но цепь привязал к ручке на двери и прикрыл ее. Пока он устраивал своего любимца, Добрыня присел на лавку рядом со столом и начал раскладывать свитки и берестяные грамотки, которые принес в руке. Он пришел с обычным утренним докладом, во время которого рассказывал князю о делах прошедшего дня, спрашивал совета о предстоящих делах.

А Борис, придав лицу печальное выражение и присев на край отцовской постели, заботливо спросил:

— Здоров ли, батюшка?

Печальное лицо сына встревожило Владимира — молодой человек должен радоваться жизни, — и он неожиданно окрепшим голосом проговорил:

— Борис, не стоит печалиться над моей болезнью. Болезнь уйдет, как пригреет солнце.

Борис перекрестился, лицо его повеселело, и он участливо проговорил:

— Выздоравливай, батюшка.

Немного подумав, он выпалил:

— Выздоравливай скорее, а то нехорошие дела творятся у нас, Ярослав отказался присылать дань.

Владимир, забыв от удивления о болезни, привстал и возмущенно воскликнул:

— Как, Ярослав отказывается платить дань? Да такого быть не может!

Ему на мгновение вспомнилось ночное предупрежден и е духа Ярополка. Ох не зря смеялся Ярополк — дождался-таки, ирод, сын против отца пошел! Что еще может быть слаще для духа желающего мщения? Сын против отца, брат против брата. На брата, убившего брата, наложено страшное проклятие: его потомкам предстоит убивать друг друга, пока не изведут они сами свой род до конца.