Срок для Бешеного - Виктор Доценко

Савушка примолк и как бы прислушался — больно или нет.

— Больно все равно! — серьезно заявил он.

— Конечно, больно, но не так?

— Не так, — кивнул мальчик в ответ.

— Вот, выпей таблетку и совсем перестанет болеть. — Профессор протянул ему пилюлю.

— Ее нельзя пить: ее только кушать можно, — рассудительно заявил Савушка.

— Правильно, — улыбнулся профессор. — А запить нужно водичкой! Ты любишь лимонад?

— Люблю, но мороженое больше! — продолжая всхлипывать, ответил мальчик.

— Мамочка, — обратился доктор к жене, — дай-ка нам бутылочку лимонада. Старушка порылась в огромной корзине и достала початую бутылку, прикрытую откидной пробкой. Открыв ее, профессор налил в маленькую мензурку и помог запить мальчику лекарство.

— Еще хочу!

— Да хоть всю выпей! — снова улыбнулся старик, и мальки воспринял это в буквальном смысле: взял здоровой рукой бутылку и стал жадно глотать лимонад.

Почувствовав влагу на губах, Савелий глотнул и с трудом разлепил глаза. Было темно, и шел сильный дождь. Открыв широко рот, Савелий ловил падающие капли. Лицо, иссеченное ветками, кровоточило и сильно саднило. Один из порезов был глубоким: пересекая весь лоб, чуть прикасался к правой брови и оканчивался на щеке. Каким чудом только глаз остался цел! Этот рваный, безобразный порез обильно сочился кровью. Савелий попытался приподняться, но тут же, громко вскрикнул от боли, вновь потерял сознание. Дождь безжалостно хлестал по израненному лицу, смешивая и смывая с, него кровь и грязь…

…Сильный дождь был и в тот самый вечер, когда он сбежал из «сыновей»… Яркая лампочка на деревянном столбе освещала вход в двухэтажное здание детского дома. Крадучись, Савелий шел вдоль забора, притрагиваясь иногда к доскам. Он искал их потайной вход, которым они пользовались, когда хотели удрать в лес или на речку без разрешения.

Протиснув худенькое тело в узкую щель, он задвинул назад доску и устремился к небольшой кирпичной котельной, в окнах которой горел свет. Осторожно постучал в дверь. Никто не отозвался, и Савелий стал барабанить ногой.

— Кто там? — спросил мягкий женский голос.

— Тетечка! Тетя Темечка!.. Это я — Говорков! — размазывая слезы, выкрикивал он. Дверь распахнулась, и свет упал на мальчика.

Грязный, ободранный, мокрый и исхудавший, Савелий стоял на пороге. Слезы пополам с дождем заливали его лицо.

— Савушка? — всплеснула руками тетя Тома. Обняв его за плечи, она ввела внутрь, где было тепло и три печи натужно гудели разгоревшимся углем, — Как же так? Тебя что, они выгнали? — расспрашивала она, снимая с парнишки мокрую одежду, суетливо набирая теплой воды в тазик, доставая полотенце, мыло…

— Она… она… — всхлипывая, пытался объяснить Савелий. — Каждый день била меня… В школу не пускала…

Женщина подвела его к тазику и хотела начать мыть, но тут свет упал на худенькую спинку Савелия, и женщина увидела багровые рубцы от ремня или веревки. Не выдержав, она всхлипнула, прижимая мальчика к себе.

— Тетечка родненькая! Не отдавайте меня больше в сыновья! Никогда не отдавайте! Скажите Марфе Иннокентьевне! Прошу вас! Пусть лучше меня здесь бьют! Я буду терпеть и сам никогда не буду драться! Тетенька…

Огромные голубые глаза тети Томы смотрели на него с жалостью и постепенно наполнялись слезами…

Над тайгой взошла круглая луна. Отражаясь в мокрых ветвях, она посеребрила деревья. Ночная тишина прерывалась глухими стонами Савелия — Он лежал в беспамятстве, и только пальцы рук нервно вздрагивали. Сквозь воспаленное сознание ему показалось, что над ним кто-то наклонился. Савелий медленно приоткрыл глаза, воспаленные и опухшие от истощения, -

— Кто ты такой? Откуда ты взялся? Знать тебя не знаю и не хочу знать! Не хочу тебя видеть!!! Видеть!!! — кричала Ларисам каким-то глухим, далеким голосом и вдруг захохотала громко, обидно, издевательски…

Савелий приподнял голову, чтобы спросить ее, но наткнулся на злобное лицо Альбины Семеновны, которая взяла его к себе из детского дома…

— Ты уже двадцать минут бездельничаешь, негодный мальчишка! — выкрикнула она и схватила его за ухо. — Иди, погуляй с Зинуленькой! Я тебя не для этого взяла в свой дом, чтобы ты лоботрясничал, неблагодарный мальчишка! Неблагодарный! Не-бла-го-дарный!!!

«Не-бла-го-дар-ный-ы-ый!» — разнесло эхо по тайге.

И вновь Савелий потянулся, чтобы сказать, но она исчезла в темноте среди деревьев, а рядом с ним на колени опустилась его мать… Такая же белокурая, с такой же прической, как и в день своей гибели. Она смотрела ласково и задумчиво, словно пытаясь определить, насколько изменился ее Савелий с тех пор, как она покинула его… нежно пригладила его спутавшиеся волосы… Савелий счастливо улыбнулся и прошептал:

— Мамочка, милая моя! Как же я рад, что ты рядом со мной.

— Что случилось, Савушка? — почему-то услышал он не голос матери, а Марфы Иннокентьевны, и действительно это она склонилась над ним. — Почему ты вернулся? Тебе что, не понравилось у Альбины Семеновны? — Она взяла его руку и прижалась щекой.

— Мама-Марфочка, не отдавайте меня в сыновья! Накогда-никогда…

— Я тебе обещаю, что больше никто не заберет тебя от нас.

— Мамочка, зачем ты покрасила свои волосы? Тебе так шли светлые! Ты такая красивая, мамочка! — шептали его израненные губы. Он то открывал глаза, то закрывал их… Неожиданно передним возникла та самая молодая афганка, которая была убита им в легковой машине. Ее глаза смотрели злобно, а губы мстительно улыбались. Из груди женщины, растекаясь по светлому платью, сочилась алая кровь… Зло усмехаясь, она все ниже склонялась к нему. Прикоснувшись длинными волосами к лицу, она… вдруг плюнула ему прямо в лицо.

Савелий дернулся и вновь куда-то провалился. А когда широко раскрыл глаза, то увидел не афганку, а незнакомое миловидное женское лицо. На какое-то мгновение взгляд его прояснился, он подался вперед, желая спросить, но губы успели только прошептать: «Кто…» И он снова откинулся назад, и последнее, что он услышал, прежде чем потерять сознание:

— Все будет хорошо! — сказал чужой низкий грудной голос.

К его израненному, покрытому испариной лицу прикоснулась несколько огрубевшая, но изящная, с длинными пальцами рука, которая промокала раны бинтом.

Возраст этой женщины определить было трудно: если судить по нежной коже на шее, по стройной фигуре, которая угадывалась под кожаным костюмом — куртке и таким же брюкам, — то вполне можно предположить, что она молодая, но уверенная, несколько грубоватая походка, сапоги, хотя и небольшого размера, широкий охотничий нож в ножнах за поясом, винтовка, лежащая рядом, — все это сбивало с толку…