Псевдоним(б). В поисках Шекспира - Даниэль де Труа

Он набрал номер Эдуарда.

– Алекс, с вами все в порядке? Я только что собирался вам звонить. В новостях передали срочное сообщение о том, что в Домодедово произошел теракт…

– Всё нормально, Эдуард. Я скорее жив, чем мертв. Жду посадки на самолет. При встрече все расскажу подробнее. – Александр положил трубку.

Было как-то странно сейчас как ни в чем не бывало сидеть в VIP-зале, потягивать кофе, курить и ждать вылета рейса № LH1447 во Франкфурт. Странно и страшно. Но Александр не мог справиться с охватывавшей душу радостью. То обстоятельство, что он был на волосок от смерти, но все-таки ее избежал, наполняло его какой-то мистической силой, он словно возрождался к жизни. Он договорился с судьбой, он для чего-то нужен Фортуне… Александр радовался не за себя, он считал, что раз его так берегут высшие силы, то они же сберегут и Татьяну с Никитой (в том, что с тещей и так всё будет в порядке, он почему-то не сомневался). Ведь ясно же всем заинтересованным в его судьбе сторонам, что гибель Тани будет и его гибелью, а значит, забота о его жизни потеряет смысл. В общем, логика надежды была непростой, но ему представлялось важным, что она была, эта логика, то есть была и надежда. А надежда придавала сил.

Но, кроме надежды, ни на что другое сил у Александра в тот момент не осталось. Вскоре его пригласили на посадку и отвезли к трапу самолета. Он занял свое место в бизнес-классе и через три минуты уже спал, пристегнув ремень, так и не дождавшись ни взлета, ни даже объявления стюардессы «Пристегните ремни».

В церкви соседнего с Уорвикширом графства Вустер уже в ноябре было объявлено о помолвке Уильяма Шакспера и Анны Вейтли. В приходской книге Анну Хэтуэй записали по фамилии матери – Вейтли-Остин, – чтобы не привлекать внимание любопытных.

Однако не успели в церкви по обычаю объявить о помолвке положенное число раз (а объявлять об этом можно было только по воскресеньям и большим церковным праздникам), как внимание любопытных привлекло кое-что другое, что не требовало объявлений, так как было у всех на виду. Очень уж Анна раздалась в талии в последнее время. Конечно, в зимних одеждах все увеличивающийся живот девушки был не так заметен, но в подвенечном платье через пару месяцев после помолвки появляться было бы уже рискованно. Народ в городе был прямой, точнее прямолинейный, а совсем откровенно говоря, даже грубый. Деликатности в пересудах хронически недоставало, впрочем, как и свежих тем для этих самых пересудов.

Поэтому Анна и Уильям венчались уже в декабре в деревушке Темпл Грефтон (примерно в пяти милях от Стратфорда). Шаксперам пришлось об этом специально договариваться, жених вынужден был подключить отца. Уилл очень боялся, что отец вообще будет против этой свадьбы, но, к его радости, Джон Шакспер нисколько не удивился и не только не был против, но и взялся сам утрясти дело с церковным венчанием… чтобы подальше от людских глаз. Кроме того, он сам явился в дом Анны, поговорил с мачехой, посмотрел завещание, по которому отец Анны оставлял ей шесть фунтов тринадцать шиллингов и четыре пенса, и, выпив предложенного эля, быстро уехал.

На венчании Уильяма Шакспера и Анны Хэтуэй были только родственники. Никто не знал заранее об этом событии, а когда узнали, было поздно: молодые уже катили в повозке в дом Шаксперов на улице Хенли. Тут им приготовили просторную комнату на втором этаже – прямо над кабинетом главы семьи, Джона Шакспера. Чья была идея именно так построить быт двух поколений, неизвестно. Важно, что старший Шакспер с ней согласился, а младший возражать не посмел.

Во всяком случае, после пира молодые удалились к себе в спальню, и о том, что невеста потеряла невинность, Джон имел возможность узнать первым, задолго до того, как окровавленная простыня была предоставлена на обозрение семейной общественности и соседей… Таким образом все ритуалы были соблюдены, несмотря на противоречие между предъявленной простыней и животом невесты.

Но Уилл, разумеется, считал до поры до времени (пока не начал по-настоящему считать дни и месяцы), что всё нормально. Его можно было понять: вкушая радости семейной жизни, вдаваться в тонкости подсчетов не хочется. Правда, вкушать эти радости ему пришлось совсем недолго. Уже спустя неделю после свадьбы Анна почувствовала недомогание, ее стало мутить. Мать Уилла говорила, что это хорошо, и загадочно улыбалась. Через месяц недомогания у Анны прошли, но теперь уже сам Уилл предпочитал избегать радостей, которые ему представлялись в таком положении неуместными.

Так или иначе, но к апрелю от подсчетов Уилла не могло уже отвлечь ничто. Если ребенок родится в апреле, то… Нет, лучше об этом не думать! Он плохо разбирался в женской физиологии, но всё-таки знал, что шестимесячными дети не рождаются. Если в апреле, значит, ребенок графа, решил Уилл. Этот апрель тянулся бесконечно, и чем с большим трудом носила Анна свой живот, чем активнее шевелился там ребенок, тем мрачнее становился Шакспер. Двадцать пятого апреля он не выдержал и, придумав какой-то предлог, уехал из Стратфорда.

Когда утром первого мая Уилл возвращался домой, жизнь его, по его же собственным ощущениям, висела на волоске. Проведя в муках ревности последние пять дней, он решил, что с позором выгонит Анну, если она к его возвращению разрешится от бремени. В противном случае (хотя этот случай был Уиллу совсем не противен, а крайне желателен) он решил никогда больше не терзать себя ревнивыми подозрениями. И это было не просто мужественное, но вынужденное и даже единственно возможное решение. За пять дней Уилл досыта вкусил ревнивых подозрений, так что возвращаться к ним не хотелось ни при каких обстоятельствах.

Первого мая в Англии традиционно отмечали праздник весны. И Стратфорд ничем не отличался от других городов. Женская половина населения вставала затемно и собирала букеты ярких полевых цветов. Уильям шел по городу и не узнавал унылые, серые улицы родного Стратфорда. Все дома были украшены букетами. Центральная площадь тоже преобразилась. Здесь раскинулась огромная ярмарка, на которую съехались торговцы со всех окрестных деревень. Толпа, шум, гомон, песни.

Посреди площади стояло майское дерево – рябина, которая вся была украшена цветами. Здесь же примостились заезжие музыканты, под их аккомпанемент горожане весело отплясывали зажигательные танцы. Один за другим сменялись «Епископ честерской джиги» и «Мой запыленный милок», «Испанская леди» и «Мелодия тряпичной куклы». Уильям услышал свою любимую медленную мелодию «Свалка леди Кэрри», под которою они раньше частенько танцевали с Анной. Однако знакомая музыка вызвала у Шакспера только очередной приступ ревности. Сегодня Уиллу было не до веселья. Он чувствовал себя так, будто на кону стояла его жизнь. Уильям влетел в спальню Анны, не забыв, правда, прихватить с собой с ярмарки огромный букет. На всякий случай.

– Уилл, почему тебя так долго не было? – с улыбкой спросила Анна мужа.

– Да, Анна, ужасно долго. Я без тебя чуть не спятил. Но ты возвращаешь меня к жизни.

– Что ж за горе? Уилл, я не понимаю.

– Я просто с ума схожу от радости, потому что я вижу тебя и люблю тебя. И нашего ребенка. Это мальчик?