Революция, или Как произошел переворот в России - Владимир Хрусталев

Милюков П. Н. Воспоминания. М., 1990. Т. 2. С. 244.

В последних числах декабря я приехал в Тифлис, 1-го января [1917 г.], по заведенному обычаю, я приехал во фраке и с цепью городского головы во дворец для принесения поздравления Наместнику (наместником Кавказа являлся на тот момент вел. кн. Николай Николаевич. – В.Х.) с Новым годом.

В белом зале огромного дворца собрались все высшие чины края, генералитет, дворянство и лица с придворным званием. Великий князь вышел одетый в черкеску и громким голосом поздравил всех присутствующих с Новым годом. Затем обошел всех в отдельности и после обхода пригласил всех к столу. Откушав, приехавшие с поздравлениями стали уезжать из дворца. Видя, что великий князь собирается удалиться из зала, я подошел к нему и просил его принять меня в отдельной аудиенции по особо важному делу. Великий князь немедленно выразил свое согласие, и я, чтобы не вызывать подозрения, вышел в адъютантскую комнату и через несколько минут просил дежурного адъютанта доложить о себе.

Дежурный адъютант, вернувшись, немедленно ввел меня в кабинет Наместника. Великий князь был один. Он пригласил меня сесть и просил говорить.

– Ваше Высочество! То, что я должен сказать, я не имею никакого права говорить. Но я всегда помню, что вы мне разрешили с полной откровенностью говорить вам все, что я найду полезным. В данном случае я должен воспользоваться в полной мере этим разрешением, – сказал я.

– Я подтверждаю свои слова и прошу вас говорить без всякого стеснения.

– Ваше Высочество! Я только что вернулся из поездки в Москву и Петербург. Столицы отражают революционное настроение страны. Положение катастрофическое. Всюду царит глубокое неудовольствие, могущее вызвать неисчислимые бедствия. Земские и городские деятели, выражающие настроение разных слоев населения, – видят один выход из положения, а именно удаление царя с трона, и единственное лицо могущее совершить этот акт, без потрясений и волнений в стране и армии – это Ваше Высочество.

Вам надлежит, по мнению Земско-городских деятелей, возглавляемых князем Львовым, – совершить этот дворцовый переворот, занять трон и призвать ответственное министерство во главе с князем Львовым. Я уполномочен от группы деятелей просить вас дать согласие на этот акт, о каковом вашем решении совершенно секретно будет мною сообщено в Москву, для сведения князя Львова и для подготовки необходимых действий. Я взял на себя миссию передать Вашему Высочеству об этом, будучи уверен, что вы поймете мотивы моей решимости.

Великий князь внимательно выслушал меня до конца и, подумав, сказал:

– То, что вы передали мне, необычайно серьезно, – но оно меня застигло врасплох. Я должен всесторонне обдумать сказанное вами, и выскажу вам свое мнение через три дня.

После этих слов Наместник подробно расспросил меня о подробностях съезда, о совещании, о полученных князем Львовым сведениях о настроении в армии и о моих впечатлениях от беседы с политическими деятелями.

Беседа длилась около часа. Затем я откланялся и уехал из дворца. О своей беседе с великим князем я не сказал никому ни слова.

Через три дня я получил приглашение приехать во дворец. Великий князь принял меня в своем кабинете, в котором уже находился ген. Янушкевич, помощник Наместника по военной части.

– Я пригласил вас приехать, – сказал великий князь, – чтобы сказать вам для передачи князю Львову, что я всесторонне обдумал сделанное мне обращение, и что я не считаю для себя возможным выполнить то, о чем меня просят. Я знаю положение России и обращал внимание Государя на то, что по моему глубокому разумению, необходимо сделать. Но я знаю русский народ и его вековую преданность царю: русский крестьянин и русский солдат не поймут никогда сложных комбинаций, заставляющих пожертвовать царем, и не будет на стороне моей и заговорщиков при задуманном низвержении царя. Генерал Янушкевич был моим начальником штаба и знает русского солдата. Он подтвердит, что никогда русский солдат не поддержит лицо, низвергнувшее царя. Скажите, генерал, ваше мнение?

– Я уже докладывал Вашему Высочеству, что для задуманного дела нельзя рассчитывать на сочувствие армии, – сказал генерал Янушкевич.

– Без уверенности, что армия единодушно поддержит такой акт, и что все население будет ему сочувствовать, нельзя, особенно во время войны, идти на это. Потому прошу вас осведомить князя Львова, что я не считаю возможным сделать то, о чем вы мне передали.

На этом аудиенция закончилась, и я условленной телеграммой «Госпиталь открыт не будет» уведомил Львова об ответе великого князя.

Прошло несколько недель. В середине февраля одно доверенное великого князя лицо пожелало меня видеть, не возбуждая подозрений своим посещением. В порядке обычного визита свидание состоялось в моем служебном кабинете городского головы. Лицо это сообщило мне, что оно говорит с ведома великого князя.

– Я должен вам сказать, что поручение, которое вы взялись выполнить, стало известно департаменту полиции и доложено Государю. Результатом этого является проект назначения Его Высочества Наместником Дальнего Востока с местожительством во Владивостоке, – причем Его Высочеству будет предложено взять вас с собой. Само собой, разумеется, сообщаю вам это совершенно конфиденциально для вашего сведения.

Я поблагодарил за сообщение. Через десять дней совершилась Февральская революция, и колесо истории повернулось.

Иллюстрированная Россия (Париж). 1931 г. 5 декабря. № 50 (343). С 2, 4.

Выступая против дарования конституции во время войны, будучи часто недовольным действиями Государственной думы, Государь, однако, не поддавался убеждениям тех, кто уговаривал его распустить Думу. Вопреки этим советам, император приказал возобновить сессию Государственной думы и Государственного совета с 14 февраля, что было очень не по душе Протопопову.

Когда Протопопов в отсутствие Думы убеждал Его Величество подписать манифест о даровании равноправия евреям и об отчуждении земель в пользу крестьян, Государь заявил, что эти вопросы столь важны, что их должны рассмотреть государственные законодательные учреждения.

Государь верил в здравый смысл и патриотизм Думы. Он не допускал мысли, что Дума может пойти на какой-либо государственный переворот во время войны. Он верил в преданность армии и ее начальников, эта вера еще более успокаивала его относительно невозможности переворота.

Между тем момент был критический. Нужно было председателем Совета Министров и министром внутренних дел иметь сильного человека, который, действуя как диктатор, опирался бы на Государственную думу, как это делал Столыпин до злосчастного дня роспуска законодательных установлений на три дня для проведения его планов.

К несчастью России, Их Величества приняли за такого человека выдвинутого Государственной думой ее вице-председателя Протопопова, который буквально очаровал их своим мистицизмом и обманул их в полной мере, хвастаясь своею смелостью, энергией и пониманием людей и обстановки. Обманул мнимым наличием тех нужных качеств, которые у него совершенно отсутствовали. Обстоятельство трагическое, мало понятное, подлежащее изучению и историка, и психиатра.