Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин

Лезьте.

Я вас сгною,

Перекую

Лестью.

Голоса Хриггвы:

Головы, головы -

олово, олово.

В поезде, в поезде

почестти, поччести.

Боги застыли.

Други застали.

Всем нам по пуле.

В рельсы попали.

Хммагр и Жвиггротид рвут, мнут, корежат, хрипят и чавкают.

Вдали встает, Восстает Россия, Русь, Колокола, хр-ррр…

Но с пародиями у живого Даниила Андреева приключилась совершенно иная история, про которую я расскажу чуть позже, только схожу за необходимым на кухню.

Извините, если кого обидел.

24 октября 2006

История про духовидца (V)

История с пародиями, к которым приложил руку сам Даниил Леонидович, была уникальной. Когда Андреева взяли (при обстоятельствах весьма драматичных), то на дворе стоял 1947 год — и смертная казнь в честь военной победы была отменена. Ему дали 25 лет тюрьмы — срок для человека средних лет в ту пору практически пожизненный и вот он попал во Владимир, в знаменитый изолятор — который не воспел только ленивый из узников.

Причём попал он в так называемую "академическую" камеру — там сиживал монархист Шульгин, выковырянный из своего эмигрантского уединения, историк Раков и академик Парин (его дело было довольно громким — Василий Васильевич Парин был блестящим учёным-медиком (правда, тогда он был академиком Академии медицинских наук, а не АН СССР (его избрали в 1966 году), но зато одним из основателей своей академии), профессором и заместителем наркома здравоохранения. Парин прочитал доклад о методике лечения рака в Америке, и его прибрали в феврале 1947. Дело в том, что вокруг этого скандала произошло много событий, начались суды чести одних учёных над другими, было написана пара людоедских пьес и снято несколько фильмов, наука оказалась в некоторой жопе — но Парин уже видел владимирское небо в клеточку.

Внимательный читатель Варлама Шаламова решит, что это рай, а не тюрьма. Оно, конечно, не Колыма, но Андреев в этой тюрьме чуть не двинул кони от инфаркта в 1954, Парина шантажировали судьбой детей, да и кладбище там не пустовало. Вообще, неизвестно, ради чего приберегали этих сидельцев.

Но, так или иначе, была оборотная сторона этого сидения. Несколько интересных людей сначала читали лекции сокамерникам — вполне в русской дореволюционной традиции, а потом сочинили книгу, которая называется "Новейший Плутарх".

Вот это книга, так книга — она набита вымышленными персонажами. Да-да, если кто не догадался, вымышленными! Потому что при мне любители Даниила Андреева мне пытались сослаться на них как на реальных. Вот там Андреев веселился, и это совершенно не похоже на назидательность "Розы мира". Глядите — вот Михаил Никанорович Филиппов (1798–1914)! — писатель, поэт, драматург, что родился в г. Тамбове в семье мелкого чиновника. "Девятнадцатилетним юношей он поступил в канцелярию губернского правления, где и служил непрерывно в продолжение пятидесяти лет, понемногу повышаясь в чинах… Первым серьёзным опытом нашего труженика слова следует считать романтическую повесть «Прасковья — стрелецкая дочь», появившуюся в «Тамбовских губернских ведомостях» в 1820 г. За нею последовали робкие попытки овладеть стихотворной формой: поэмы «Еруслан» и «Неонила», «Евгений Мологин», «Бронзовый пешеход», не помешавшие, однако, плодотворности также и прозаических занятий Ф. Результатом этих последних явились романы «Майорский сынок» и «Живые сердца». К этому же периоду относятся и первые опыты Ф. в области стихотворной драмы: «Щедрый герцог», «Мраморный пришлец», «Попойка во время холеры» и «Счастье от глупости».

Не смущаясь молчанием критики, Ф. упорно продолжает свою работу, согласно завету Пушкина «всех лучше оценить сумеешь ты свой труд». Отказываясь от каких-либо иных развлечений, он уделяет этой работе все вечера после службы. Ни женитьба, ни постепенный прирост семьи не меняют ничего в этом поистине железном расписании времени. Поэтому нас вряд ли сможет удивить тот факт, что с 1840 по 1880 г. Ф. было закончено не менее 52 романов. Назовем некоторые из них, чтобы убедиться, насколько живо, быстро и горячо отзывался Ф. на все сколько-нибудь значительные явления современной ему отечественной литературы: «Кто прав?», «Что думать?», «Шарабан», «Вторая любовь», «Потом», «Матери и внуки», «Пар», «Корвет Церера», «Обрезов», «Откос», «Необыкновенная география», «Обиженные и ущемлённые», «Подвиг и награда», «Умный человек», «Село Карамазово», «Матрац», поэмы: «Русские мужчины», «Кому в Тамбове умирать нехорошо» и многие другие.

Пользуясь после выхода в отставку неограниченным досугом и не отвлекаемый никакими другими интересами, Ф. в последние 45 лет своей жизни развил совершенно необычайную энергию, закончив, по свидетельству его правнуков, свыше 150 романов и несколько сот повестей и рассказов. Ни преклонный возраст, ни замкнутый образ жизни не мешали ему каждый раз, как только в его поле зрения попадало новое произведение литературы, откликаться на него, предлагая читателю — или, по крайней мере, своей семье — новый оригинальный вариант затронутой темы. От эпохи Карамзина до первых выступлений русских футуристов трудно было бы указать какое-нибудь литературное течение или какой-нибудь серьёзный вопрос, волновавший наше общество, не получившие своего отражения в творчестве Ф., которое сделалось настоящим зеркалом русской культурной жизни на протяжении целого столетия. Это блестяще подтверждается перечнем заглавий крупнейших произведений Ф., увидевших свет с 1880 по 1914 г: «Обычаи Разболтаева переулка», «Бессилие света», «Семена невежества», «Понедельник», «Отваловские медяки», «Глухой актер», «Три кузины», «Тетя Паша», «Старик Игдразиль», «Повесть о восьми утопленниках», «Лиловый плач», «Крупный черт», «Незнакомец», «Резеда и минус», «Туча в манто»…".

Остальное читайте сами.

Среди путешественников, князей, военных деятелей, писателей, конструкторов, врачей есть даже Квак-ма-Лунг (Эсфирь-Анна Броунинг), выдающаяся представительница племени кири-кири, просветительница даяков (Индонезия) — тоже описанная Андреевым.

Так что эта книга, очень весёлая, написанная людьми безо всяких перспектив — вернее, с перспективами очень мрачными, состоялась.

Если бы Даниил Андреев поучаствовал только в ней, то уже стал бы знаменит — негромкой, но завидной для нормального человека славой.

Желающие могут прочитать полный текст, ленивые — совершенствоваться в угадайке по приведённому фрагменту, а я снова отправлюсь на кухню.

Для многих слава Андреева — иная. Вот они обсуждают его на форумах: «Одно настораживает, ну кто его укусил, что он начал описывать миру Демонов и пр. нечести. Может у него есть еще какие-нить работы по Демонологии?»…

Или вот чудесное: «Прочитала "Розу мира" Даниила Андреева. Он начинал писать эту книгу в тюрьме, носившей название политического изолятора… В изоляторе ему «стали посылать информацию «СВЕРХУ».

В книге переплетение мистики и философии. Но осадок коллосальный.

Поклонникам «ДУXLESSа» навряд ли подойдет. Хотя советую, ОЧЕНЬ. Теперь можно с оптимизмом смотреть в будующее, не париться из-за измен мужа, из-за сорвавшегося контракта, из-за поломаного ногтя и т. д».

Или: «Не могу удержаться от