Спящий во тьме - Джеффри Барлоу

– Это, конечно, не шедевр, но, полагаю, для наших целей вполне сгодится, – отозвался мистер Банистер.

Он развернул свиток и положил его перед гостями. Все взгляды с любопытством обратились на невиданные письмена; в глазах у одних отразилось благоговейное изумление, у других – плохо скрытое недоумение, у третьих – ужас, в то время как в глазах на некоем рябом лице читался триумф – хозяин их словно поздравлял себя с одержанной победой.

– Да, да, – пробормотал про себя профессор, внимательно изучая надпись, первые строки которой приводятся ниже:

– Я надеялся, что вы распознаете письмена и сумеете перевести их, – сказал Гарри. – Я более чем уверен: если бы мы только прочли этот текст, мы бы поняли ситуацию куда лучше.

– Вне всякого сомнения, это италийский, – промолвил профессор. – Тем не менее я вижу отчетливые следы влияния греческого; как вы знаете, греки колонизировали значительную часть южной Италии в доклассические времена. И если только я не ошибаюсь, строки следует читать справа налево. К сожалению, лингвистика – не моя специальность.

– Профессор Гриншилдз! – воскликнул доктор, щелкнув пальцами. – Мой былой наставник в Антробус-колледже. Он – прославленный специалист по классическим языкам и античной филологии; ныне, собственно говоря, на пенсии. Вне всякого сомнения, он переведет для нас этот текст.

Профессор Тиггз тут же кивнул в знак согласия.

– Кристофер Гриншилдз – человек редкой эрудиции. В Солтхеде он и по сей день остается ведущим авторитетом в том, что касается цивилизаций античного мира и древней литературы. Да, он непременно разберется что к чему.

– Тогда нужно показать письмена ему, – объявил мистер Банистер. – Если надпись удастся прочесть, то при наличии подробного отчета о загадочных явлениях объяснение долго ждать себя не заставит.

– Целиком и полностью согласен. Более того, как и вы, считаю, что эти ваши пертурбации напрямую связаны с происшествиями в Солтхеде. События, о которых вы поведали, начались вскорости после того, как таблички были похищены, и первым из них стало уничтожение скульптуры в крипте. Я склонен думать, что табличками воспользовались, чтобы освободить нечто, сокрытое в статуе, что, в свою очередь, и вызвало всю свистопляску.

– Получается, мистер Том Скарлетт и впрямь знал, что делает, когда зарыл таблички в землю!

– Да, поскольку закопал их в таком месте, где мог при необходимости за ними приглядывать. Точно так же он поместил статую под охрану святых мощей – не для того, чтобы уберечь ее, но чтобы защитить от нее себя и других. Должно быть, он приобрел эти артефакты в ходе одного из своих путешествий и, распознав, что они собой представляют, надежно спрятал там, где они не смогли бы причинить вреда.

– Должно быть, вы правы. Говорю вам, профессор, если бы вы, подобно нам, в то утро в крипте своими глазами увидели то, что осталось от статуи…

– Могу себе вообразить, Гарри, что вы пережили. Статуя разлетелась на куски, поскольку нечто, что скрывалось в ней, обрело свободу. А вместе с этим нечто появились леденящий холод, фантомы мертвецов и крылатый демон. Кстати, любопытно, что и у статуи, и у демона – крылья и когтистые лапы.

– Именно!

– Все эти пертурбации – судя по тому, как события развиваются и здесь, и в городе – больше всего смахивают на злое озорство, – размышлял вслух доктор, лениво затягиваясь трубкой. – Каждое происшествие носит характер настолько случайный… Будто кто-то играет в игру – развлекается на свой лад или, может быть, пробует, на что способен.

– Или восстанавливает силы после очень долгого отсутствия, – предположила мисс Мона.

Наступила пауза, в течение которой каждый размышлял про себя. Наконец молчание нарушил владелец «Итон-Вейферз»:

– Что ж, значит, так тому и быть! Кажется, план мы составили. Я проведу вас по тем местам, что так или иначе связаны с помянутыми треволнениями, и вы побеседуете с очевидцами из числа слуг. А завтра отправимся в Солтхед – проконсультироваться с профессором Гриншилдзом.

Профессор Тиггз и доктор подтвердили, что лучшего нельзя и желать.

– Кит Гриншилдз – именно тот, кто нам нужен, – кивнул доктор.

Снова воцарилась тишина; профессор еще раз внимательно пригляделся к письменам. Лицо его просияло.

– А знаете, кажется, мне и впрямь уже доводилось видеть нечто подобное. Вот эта буква, и эта, и еще эта… да, да, я знаю, что это! Теперь все ясно как день!

– Так что же это? – жадно переспросил мистер Киббл.

– Пожалуй, мне следует начать с того, чем эти письмена не являются. Как мы уже отметили, это не латынь и не греческий, хотя надпись содержит элементы и того, и другого. Вот, например, взгляните на этот значок, так похожий на греческую букву «тета», и еще вот на этот – стрелка, направленная вниз, несомненно, соотносится с буквой «хи», а вот и еще более знакомые буквы. Со всей определенностью не осканский диалект – один из основных языков древней Италии, распространенный на территории самнитских племен – и, сдается мне, никак не умбрийский, нет.

– Так что же это? – не отступался Гарри.

– Это язык древних этрусков, – ответствовал профессор.

Мистер Иосия Таск, сей прижимистый и добросовестный человек дела, ощущая потребность заморить червячка после трудов праведных на закате дня, выныривает из темного дверного проема Биржи, точно призрак грозного рока – разумеется, все жители Солтхеда отлично знают, что так оно и есть. Высокомерной поступью шествует он по истертому камню внутреннего дворика; долговязая, сухопарая фигура рассекает вечерний воздух так же чисто и аккуратно, как плотничий топор – кровяную колбасу. От Биржи он направляет свои облаченные в штиблеты стопы в Сноуфилдз, к ближайшему трактиру, где порою подкрепляет силы, буде неотложные дела задержат его в городе. Там, добравшись до столика рядом с камином, в котором вовсю пылает огонь, скряга вешает шляпу, извлекает из кармана пальто городскую газету и, усевшись на стул, принимается постигать хроники жизни.

Подходит официант – совсем еще мальчишка, зеленый юнец, так сказать, и в профессии своей явно новичок. При виде того, кто восседает за столиком, удостоив заведение своим леденящим присутствием, глаза отрока делаются большими и круглыми. Откашлявшись, юнец вслух зачитывает для клиента меню и уже собирается отбыть, когда Иосия, сделав выбор, нараспев произносит:

– Официант.

– Да, сэр?

– Огонь. Тут слишком жарко.

Юнец не отвечает ни слова, так с лету и не сообразив, как это замечание воспринимать и что по этому поводу делать; затянувшееся молчание Иосия истолковывает как либо упрямство, либо дерзость, а скорее всего – и то, и другое.