Расстрелянный парламент - Анатолий Грешневиков

И Морозов не ошибся, не один он прибыл в Дом Советов. Казаки были со всех регионов страны – и сибирские, и уральские, и приморские, и донские, и кубанские. Набралась сотня – и командование ею поручили походному атаману Подольского отделения Союза казаков Виктору Морозову.

Генерал Макашов лично вручил автомат сотнику, а министр обороны Ачалов выдал удостоверение «на право ношения и хранения оружия». Но с автоматом никто почти и не видел сотника, все видели его лишь с шашкой, с неразлучной боевой шашкой.

* * *

Первым из казаков попал под крупнокалиберный пулемет командир 1-го казачьего батальона Александр Проказов. Уральского казака свалил БМП на Горбатом-мосту.

Президентские купленные войска отрезали казаков от Дома Советов. Очередь за очередью косила людей, срезала верхушки деревьев далеко за мостом… Люди пригнулись. А казак не стал кланяться пуле. Тут его и приметили, прошили очередью!

Слава Богу, попал Проказов в госпиталь, вылечили казака, вернулся домой.

А вот многие и не вернулись. Их имена пока неизвестны. Они геройски погибли в Доме Советов при штурме. Защищали и спасали женщин, рабочий персонал парламента… И погибали ни за что, от рук тех, против кого сами не поднимали оружие. Их трупы режим спрятал, как спрятал тела тех молодых ребят, которые держались казаков, держались, потому что от них веяло спокойствием и жизнелюбием…

Хасбулатов в своей книге «Великая Российская трагедия» вспомнит такой эпизод:

«Один из казачьих командиров, подразделение которого приехало с Южного Урала, подошел ко мне: «Спасайте всех, Руслан Имранович, у меня 17-летние ребята. Из 150 человек осталось пятеро…»

* * *

Парламент полыхает огнем. Танковые выстрелы не смолкают. Спецназовцы забрасывают гранатами коридоры, никого не оставляют в живых… Ополченцы начинают вырываться из здания.

Виктор Морозов подумал, что живым вряд ли выйдет, но и сдаваться нельзя. Он принимает без страха быстрое решение и тут же выскакивает из 8-го подъезда. Бежит в сторону стадиона, там на посту свои ребята, надо – к своим успеть. Побежал и тут же ощутил удар в правую голень. Ранило. Рядом упал бегущий десантник. Его стрельнули свои же – в спину. Морозов скрутил молодого десантника и потащил к подъезду, прикрываясь им… Он знал – убить рязанского парня, своего же, русского, он не сможет. Доставил его тут же в медпункт, а парень уже обмяк…

Доктор спросил, увидя кровь на штанине, о ранении… А Морозов кивает на десантника: «Его смотрите. Его в спину – свои же…» Кто-то, пробегая, сказал – надо, мол, пристрелить. Морозов резко ответил: «Сволочь, только тронь. Он же в сыновья тебе годится!»

Только тишина проклюнулась – и Морозов вновь ринулся к баррикадам. Бежал раненый помочь друзьям, прихрамывая, с трофейным автоматом.

Журналист потом спросит Морозова: «Виктор, чо ты же ранен был. Пуля в кости застряла». А он ответит: «Знаешь, это когда тебя первый раз клюнет – страшно. Второй раз ранят – от боли можешь скопытиться. А потом – долго терпишь. Первый раз меня пырнули штыком в Афгане. Второй – осколком по ребрам – в Приднестровье».

* * *

Он вернулся в Дом Советов через 20-й подъезд. На баррикадах лежали одни убитые. Пуля разбила рожок автомата у Морозова. Прижавшись к родной стене, он стал отплевываться и посматривать по сторонам, чем бы воротить рожок. Рядом стоял перепуганный молодой милиционер. Он взял у него рожок, вставил в свой автомат и тяжело побрел по мраморной лестнице вверх. Навстречу уважаемый им генерал Макашов: «Что, сотник, зацепило?» «Мелочь, Альберт Михайлович», – ответил он.

* * *

Из статьи журналиста А. Лыскова «В боях мужчины не стареют»:

«…Прихрамывая, взойти на шестой этаж. Отогнать подскочивший молодняк, гаркнуть им намеренно гневно:

– По местам!

Не потому, что недоволен, а потому, что не жалаешь выказать боль в разодранных тремя пулями мышцах ног. Крепиться! Стоять! Командовать. Распределять секторы заградительного огня. Как отче наш читая, убеждать себя: «Ты офицер. Тебе подражают. Свалишься – ребята скиснут».

Денщик подскакивает:

– Что с тобой, батя?

– Все в порядке.

Кумулятивные снаряды встряхивают дом. Какой-то полковник скатывается с верхних этажей:

– Отходить! Сдаваться! Сотник, всем сдаваться!

Успеть ухватить его за погон, рвануть, а другой рукой встречно «вмазать в пятак»:

– Иди и пристрелись, сука, если в штаны наложил.

Наглядный урок для необстрелянных.

По стеклам хлещут очереди – из-за простенков не выглянуть. Выдержать боль в ноге. Не прислониться к стене, иначе весь урок насмарку. Ходить с улыбкой акробата в смертельном сквозняке оконных проемов:

– Пуля, ребята, дура.

…И получить их, таких пятимиллиметровых дур, в живот сразу три.

Лежа в россыпи гильз на затоптанном полу, горько усмехнуться своей беспомощности. Отдать последнюю команду ординарцу:

– Автомат отнеси Макашову в руки. У него брал, ему и возвращаю.

Увидеть лицо доктора, знакомого по Приднестровью. Услышать:

– Витюха, понимаешь, никакого болеутоляющего нет, вот спирту рвани. Полегчает.

– Ты же знаешь, Саня, я не пью.

Почувствовать прощальное пожатие на запястье, увидеть слезы в глазах, понять, что живешь последний час, и ни о чем не пожалеть…

Следующая вспышка сознания: тебя несут на двери, сорванной взрывом с навесов…»

* * *

У журналиста еще есть один хороший диалог:

«… – Очень прошу, если будешь писать обо мне, передай поклон врачам. Низкий им поклон. Горсть свинца из меня выковыряли. Скажи, пущу на дело. В нагайку зашью.

– Вы, Виктор Иванович, из-за черты пришли, с того света. И столь легко об этом, шутя. Мне непонятно.

– А чего тут непонятного? Значит, не судьба еще. Значит, не мои были пули».

* * *

Собирая материал про казака Морозова, я встретил военных, которые видели последние минуты казака… Кто-то вспомнил, как он, православный, вместе с казаками обустраивал церковь, кто-то осудил его за грубость. А кому-то не давала покоя его шашка. Но все разом сказали – настоящий казак! А то, что вспылил, обидел военного, так он же раненый был, сгоряча…

И выносили, спасали казака военные… Положили на дверь – вытащили еле живого, честь офицерам. Хотя шашку он им тоже не мог отдать. Упирался. Отдал пришедшему ординарцу. Но то уже казачьи законы.

«…Виктор прощался с шашкой и никому не хотел ее отдавать, пока не пришел ординарец».

Честь превыше всего. На то он и казак!

* * *

В «Литературной России» я прочитал – сотник Морозов погиб! «Эх, Витюха – Витя Морозов! Рыжая бородка, синие глаза, щербатая улыбка. Лихой казак, буйная головушка! Сложил… Никому не кланялся». Прочитал – и заплакал.