Юла и якорь. Опыт альтеративной метафизики - Александр Куприянович Секацкий

мы переворачиваем самую обычную книгу вверх ногами и пытаемся читать. Сначала это не удается или удается с большим трудом: все время хочется вернуть книгу в исходное положение. Но при некоторой тренировке дело можно освоить. Помню, как в школе мы соревновались в том, кто быстрее и без ошибок прочтет страницу учебника вверх ногами. И у нас был свой чемпион, который, однако, не значился среди лучших учеников. Двое из класса могли читать и в зеркальном отражении – ими восхищались, пожалуй, не меньше чем цирковым жонглером.

К чему это сравнение? К тому, что, разумеется, можно читать книгу и в электронном виде. Если бы вдруг бумажные книги исчезли – например, из-за всеобщего воспламенения бумаги, – а электронные носители остались бы, то, смирившись с некоторой спецификой, можно было бы просто читать книги. Проблема не в смене носителей как таковых, после чего остается скорее ностальгический драйв.

Проблема в том, что теперь книга становится опцией иного континуума. Ее ближайшей отсылкой выступает теперь не другая книга и не библиосфера в целом, а набор возможностей девайса: бегущая строка, лента, всплывающее окно и так далее. Герметичность книги как канала вхождения в особый мир непоправимо нарушена, и входящий в чтение через другой канал заворожен собственными жонглерскими тарелочками – его внимание непременно будет похищено и переформатировано. В сущности, наблюдаемый нами закат библиосферы в значительной мере связан именно с этим. Разные настройки вроде бы и могли спокойно сосуществовать, каждая для своей надобности, но дело как раз в этой неразрешенной (и неизвестно как разрешимой) конфликтности. Так, если книга является одной из опций электронного устройства, она будет непременно испытывать влияние соседних опций, причем в определенном направлении. Резко сокращается время «монопольной» экспозиции текста, в связи с чем сокращается и сам текст. Пока это относится к вновь создаваемым файлам, но запрос на ретроспективное сокращение также существует. Кроме того, всплывающие окна пересекают длинные связи, а быстрые переключения в рамках многофигурного восприятия легко блокируют вертикальные ссылки. Эти вертикальные подключения, «сопряжение далековатых идей», как называл их Ломоносов, быть может, не слишком важны для итоговой картины. И все же еще раз о том, что важно для нас. Читатель первого дня отличается от читателя второго, третьего дня, и все они отличаются от наконец прочитавшего. Эта имманентная длительность и является эмбриогенезом чтения, и именно она разрушается в первую очередь. Подключенность к вайфаю среди прочего устраняет долгосрочные эффекты иных миров, рассматривая их как зависание, а между тем важнейшие связи библиосферы, ее внутренние дороги и тропинки возможны лишь в случае достаточно продолжительной погруженности, которую не спугнуть непрерывно всплывающими окнами.

7

Мы все еще находимся на стыке эпох и цивилизаций и можем пользоваться обоими порталами. Процесс, который мы наблюдаем сейчас, – это именно процесс расхождения между ними. Целый континент духа под названием «библиосфера» дрейфует в направлении ретро. Мало кто полагает, что он совсем исчезнет из виду, но некоторые сравнения настораживают.

Возьмем, как кажется, близкий случай – фотографию. После появления цифровой электронной фотографии в качестве простейшей повседневной технологии фотопленка и всякие там проявители-закрепители не то чтобы совсем исчезли, но они стали чем-то весьма экзотичным. По сути, они остались лишь в художественной фотографии, в поле эстетического, поскольку эстетическая юрисдикция является последним основанием бытия феноменов после того, как прочие основания исчезли. Сейчас все новые книги имеют первичную цифровую версию, а стать ли им при этом еще и бумажными, определяется дополнительно. Кажется, на грани исчезновения оказались и типографские технологии, позволяющие печатать книги без цифрового оригинал-макета. Если использовать политическую метафору, это означает, что библиосфера потеряла свою независимость и сохраняет (пока) лишь автономию. Сегодня удивляться приходится скорее тому, что бумажная книга все еще востребована, при этом книгоиздатели, как российские, так и зарубежные, говорят, что после десятилетий падения книжная торговля стабилизировалась и продолжает удерживать свою защищаемую нишу. Почему? Попробуем разобраться.

8

Оскудение домашних библиотек стало свершившимся фактом, который при этом не коррелирует с уровнем общей образованности их обладателей. Более того, недавно меня поразил рассказ знакомой о посещении своих провинциальных родственников: «Так вот и живут они как в прошлом веке, тетушка все еще работает в детсадике, дядя на пенсии. Кругом бедность и безнадежность, дом все так же полон книг, тех еще, советских».

Таков образ бедности и социальной депривации, очень даже убедительный. Могли ли представить себе просветители и диссиденты семидесятых, что наличие книг на полках будет значить не близость к духовности, а, например, режим выживания и остановку развития?

Оставим, однако, это утверждение в качестве парадокса, просто согласимся с отсутствием прямой корреляции между объемом личной библиотеки и причастностью, скажем, к ученому сословию. Я сам сохраняю приверженность к библиокосмосу, но готов согласиться и с тем, что такую приверженность назовут сегодня странностью. Бывая в гостях у друзей и коллег, я сталкиваюсь с самыми разными вариантами. Есть те, кто от бумажной литературы практически избавился, те, кто просто перестал покупать и даже заходить в книжные магазины, но есть и непоправимые ценители бумажной (книжной) книги…

И вот я попадаю на квартиру к В. Последний раз я был здесь в незапамятные времена, тогда с книгами было все в порядке: стоял дореволюционный Ибсен, советское издание Джозефа Конрада, Хайдеггер в оригинале и в трех переводах. Ничего этого я теперь не вижу – однако три оставшиеся полочки заполнены книгами, кажется, исключительно новыми. Подхожу посмотреть, и В. дает несколько неожиданные для меня пояснения.

– Как видишь, тут мои вышедшие книги, ну и книги с автографами и дарственными надписями. Остальное теперь здесь, – он показал рукой на стоящий на столе ноутбук и добавил: – Кстати, вот эту последнюю книжку я тебе еще не дарил. Пару месяцев назад вышла.

И тут же вытащил книгу, потратил некоторое время на поиск ручки и недолго думая подписал: «От мэтра киломэтру».

Я подумал, что и у меня ведь есть специальные полки для такого рода книг. Да и у друзей-писателей я замечал нечто подобное… И не в этом ли один из секретов того, что библиосфера уцелела, продолжает существовать и пока не собирается сдавать удерживаемые позиции?

Нужна ли по-прежнему бумажная книга широкому читателю? Тут нет полной очевидности, но зато ясно, что она совершенно точно нужна писателю, самому автору. В этом отношении изданная и занявшая свое место на полке книга не потеряла своей ценности и понятно почему: она долгосрочна и незыблема, как и подобает вкладу в ноосферу. Впрочем, и этот эмпирически подтвержденный факт нуждается в разъяснении. Ведь бумага ветшает и