Армагеддон. 1453 - Крис Хамфрис

– Да, василевс.

Феон воспользовался старым военным титулом верховного полководца империи, обрадовавшись, что Константин впервые назвал его ойкейосом. Он был счастлив стать «кином» императора. Феон был полезен с самого начала осады. Но чтобы подняться выше, ему нужно доказать свою ценность не только в вопросах списков и подсчетов.

«Я никогда не выделюсь, сражаясь с турками на стенах, – думал он, идя к своей лошади. – Но горстка трущобной грязи, бунтующая на улицах?..»

Он уселся в седло, оглянулся на всадников в кольчугах, с копьями и мечами. Константин уже переговорил с командиром стражи, и тот сейчас смотрел на Феона. Люди были готовы к бою. И Феон был рад повести их в бой и наблюдать за их триумфом – с безопасного расстояния.

Он пришпорил лошадь.

– Вперед!

* * *

София все еще не нашла Минерву. И в густеющей толпе это было все труднее. Она разрывалась – бежать дальше, предполагая, что девочку увлекла за собой толпа, или вернуться назад и искать, где дочь заблудилась? Женщина пошутила, разговаривая с Григорием, что Минерву можно оставить в чужом городе, и она сама найдет выход из положения. У девочки действительно была уверенность в себе, редкая для пятилетнего ребенка. Но София просто шутила, а Константинополь за пределами узких улиц, окружавших их дом, был тем самым чужим городом.

– Минерва! – снова и снова кричала она, зная, что это бесполезно, но не могла остановиться; рядом всхлипывал Такос.

Поглядывая за спину, где выплюнутые толпой мужчины и женщины тащили вещи из разграбленных лавок, София торопливо пошла дальше. Толпа сейчас рвалась на северо-восток, и безутешная мать чувствовала, что ей остается только идти туда. Сборище людей разрасталось с каждым перекрестком, широкие византийские проспекты давали толпе течь быстро, и разграбленные по пути склады практически не замедляли ее. Амальфийцы, другие итальянцы, не обладали богатством своих соотечественников, и их запасов не хватало, чтобы утолить голод толпы – которая жаждала не только еды. Старого еврея вытащили из его масляной лавки и избили до полусмерти. Хотя он и его семья жили в городе столь же долго, как любой из нападавших, этот еврей был чужеземцем и отвечал за все их беды.

– Дай мне мое!

Крик домохозяйки на форуме Быка стал голосом бунта. Люди выкрикивали его, когда били, грабили, ломали.

Они вышли на форум Феодосия. Улицы по другую его сторону вели к венецианским причалам и складам. Оказавшись на огромной площади, София сообразила с внезапным глотком свежего воздуха, что делает глупость. Пока здесь правит толпа, она никогда не отыщет свою дочь. Зато рискует в этих поисках жизнью сына.

– Такос! – крикнула она, потянув сына за руку, которую ни разу не выпустила. – Сюда. Мы должны…

Она старалась оттащить его влево, к безопасному краю. Но выходило плохо, вроде попытки плыть поперек весеннего прилива: на каждый шаг вперед ее сдвигали на два вдоль. Ее затягивали на площадь, к выходам на улицы и всему, что будет дальше, – бунтующей толпе, взломанным складам, избитым людям. София сопротивлялась, но тщетно, – когда все вдруг остановились. Она налетела на стоящего перед ней человека, обернулась. По толпе прошла рябь, люди останавливались до самого конца площади. Шум внезапно стих, вся толпа – как и она сама – замерла, переводя дух.

И тут раздался голос – тот, который она хорошо знала, громкий, повелительный.

– Расходитесь! – крикнул ее муж. – Расходитесь немедленно, или вам не поздоровится.

– Феон! – выкрикнула София, слово вырвалось, но его поглотил рев толпы.

– Дай мне мое! – орали люди все как один.

* * *

Странно, подумал Феон, всматриваясь сквозь поднятые копья его всадников и алебарды пехотинцев, что какая-то женщина узнала его, когда его лицо полускрыто забралом шлема, а он сидит на лошади позади высоких гвардейцев. На мгновение он встревожился тем, что собирался сделать, тем, что запомнят как его деяние. Потом улыбнулся. Хорошо, что они запомнят его имя, будут знать его, бояться. Если город устоит, когда все возлюбленные воины, стоящие сейчас на стенах, отложат свое оружие, – он будет рядом с императором, возвысившимся человеком, и город будет его бояться. Это лучше, чем быть неизвестным. И намного лучше, чем быть любимым. Если он собирается преуспеть.

Феон оглядел площадь. Пусть он в действительности не был военным, пусть всегда предпочитал Цицерона Цезарю, он выучил достаточно, чтобы устроить хорошую засаду. На всех улицах, ведущих с форума, блестели в два ряда наконечники копий. Свободным остался только тот путь, которым пришла толпа.

Феон посмотрел на вихри перед своими воинами. Мужчины и женщины рычали и скалились, как одичавшие псы, лица их искажали ярость и голод. Некоторые выкрикивали проклятия, другие твердили эту нелепую фразу: «Дай мне мое!» О чем они? Что принадлежит им? Ничего, ибо они просто городское отребье.

Феон дал им немного времени на то, чтобы одуматься и подчиниться приказу. Но никто не собирался этого делать. Напротив, передние ряды толпы, подпираемые людьми, которые продолжали протискиваться на площадь, были уже совсем близко и плевали в двойную шеренгу алебардщиков. Через пару секунд солдаты и толпа встретятся. Этого нельзя допустить. Феон протянул руку, постучал командира стражи по плечу.

– Пора, – сказал он.

– Поверх голов, мегас стратопедарх?

Феон улыбнулся. Обращение к нему как к военному нравилось ему столь же сильно, сколь нравилось «кин» в устах императора. И, как командир солдат, он должен принимать решения. Трудные иногда – хотя это, по правде говоря, было нетрудным.

– Нет. Не стоит тратить пули впустую.

Офицер прикусил губу, потом кивнул, отдал честь, обернулся к своим людям и выкрикнул приказы. Пешие и конные гвардейцы разошлись в стороны, а они с Феоном отвели лошадей назад. Наверное, передние ряды толпы решили, что им позволили пройти, потому что они с криками бросились вперед, но тут же замерли. Передние попадали, задние толкались – за шеренгами стражи стояли двадцать аркебузьеров: оружие лежит на вилке подпорки, упертой в мостовую, дуло смотрит на площадь, у замка тлеет фитиль.

– Огонь! – крикнул офицер.

Выстрел, подумал Феон, достаточно громок, чтобы его услышали на всей площади, громче даже их безумных выкриков. Краткий миг тишины разорвали вопли раненых, тех, кто не умер сразу, крики людей в следующих рядах, которые проталкивались назад. Дым заставил Феона закашляться, на мгновение закрыл вид. Помахав рукой, он увидел тела; злость на лицах превратилась в ужас.

– Вперед, – твердо скомандовал Ласкарь.

Стрелки отнесли свое дымящееся оружие в сторону; конные гвардейцы, пятьдесят человек, вновь выстроились двойной шеренгой, опустили наконечники копий и двинулись шагом.

Феон выхватил отцовский меч. Только для вида. Он не собирался показывать, насколько неумело обращается с ним.