Морпех. Зеленая молния - Иван Басловяк

Спросил у Сатемпо, далеко ли ещё плыть, и услышал:

– Вечером твоя быстрая лодка, Морпех Воевода, будет уже у нашего селения.

Меня это не устраивало. Я помнил песенку Винни Пуха: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро!», и был с ней полностью согласен. По прибытии надо хорошенько оглядеться, а вечером это не получится. Хотя я и был полностью уверен в лояльности ко мне вождя Матаохо Семпе, но кроме него на встрече могли присутствовать и нелояльные младшие вожди. Которых мне, в случае их недружественных действий, придётся срочно ликвидировать. И быстренько сваливать. А делать это удобнее при свете дня. Да и невинные могут в темноте пострадать: картечь не выбирает, кто праведник, кто грешник. Бог, конечно, разберётся, кто есть кто, но мне от этого не легче. Матаохо Семпе вряд ли простит учинённую бойню и разрыв таким образом мирного договора, заключить который я его вынудил, и нас просто задавят массой. Даже берсо не помогут. Потому я приказал Фиделю править к берегу.

Вломившись в прибрежные кусты правого берега (ещё одна предосторожность, так как селения гуарани стояли на левом) баркас остановился. С него шустро спрыгнули разведчики и замерли, внимательно всматриваясь в зелёнку. Потом медленно двинулись вперёд. Их схема перемещения парами была уже чётко отработана и многократно проверена за время нашего пребывания на этой земле. Они даже научились двигаться, не вспугивая попугаев, этих южно-американских ворон, реагирующих своими воплями на любое чужое присутствие. Пара минут, и разведка потерялась среди зелени.

Подозвав удивлённого моим манёвром Сатемпо, я произнёс:

– Бери своих воинов, садись в лодку и плыви дальше. Передай великому вождю Матаохо Семпе, что я прибуду в его селение завтра утром.

Сатемпо коротко кивнул, и индейцы, попрыгав в лодку, отчалили. Подчиняясь командам сына вождя, одновременно погружая в воду и вынимая из неё вёсла, шустро погребли вверх по реке и вскоре скрылись за поворотом.

Ночь прошла спокойно. Ночевали в баркасе посередине реки. Поднялись на рассвете. Перекусили оставшимся от ужина холодным кулешом и, распустив парус, поплыли в гости. Я надел свой «парадный» кафтан – красный, спина покрыта вышитыми золотыми нитками растительными орнаментами. На груди, напротив друг друга, красовались две жар-птицы. Кафтан достался Илье Воинову от погибшего отца и знавал, конечно, лучшие времена. Но на дикое племя всё равно должен оказать впечатление. Судя по их ожерельям, чувство прекрасного у индейцев есть. Ни саблю, ни пистолеты решил с собой не брать – я, всё-таки, в гостях буду! Косарь на поясе не в счёт. Прифрантились и стрельцы, а дюльдины доспехи и огромный бердыш так надраили кусками кожи, что стало возможно смотреться в них, как в зеркало.

К селению, опустив парус, подходили на вёслах. Выплыли из-за поворота. На невысоком речном берегу, среди подступавшего к самой воде редкого «прозрачного» леса, вольготно расположились несколько длинных строений. Из прошлой жизни, из лекций о Южной Америке, я имел представление об укладе жизни индейцев. Увиденные строения представляли собой общинные дома, каждый на 10-15 семей. По их количеству можно было примерно определить численность населения деревенской общины. Несколько таких общин составляли племенные группы, объединённые одним диалектом. Основу питания составляли маниок, маис, батат, бобы, арахис, тыква – плоды труда на обработанных полях, а так же дичь и мёд. Из ремёсел распространено гончарное, ткачество и резьба по дереву. Отдельно стояли мастера-оружейники, изготавливавшие из камня наконечники стрел и копий. Они же из цветных камней делали украшения. Распределение продуктов в каждой деревне производилось выборным вождём и советом старейшин.

Родовые общины управлялись вождями-касиками. Должность касика обычно передавалась по наследству, но им мог стать только человек, проявивший себя храбрым и сильным воином. Гуарани – свободолюбивый народ. Каждое из племён имело свои законы, и только опасность войны могла объединить их. Тогда созывался совет касиков, который ведал вопросами войны и мира и назначал военных вождей. Таким военным вождём и являлся Матаохо Семпе.

На берегу нас ждала большая толпа почти голых индейцев разного возраста. Пришвартовались к некоему подобию причала. Я степенно сошёл на помост и, сопровождаемый Маркелом и Дюльдей, сквозь раздавшуюся в стороны толпу подошёл к огромному омбу – вечнозелёному массивному дереву с шикарной раскидистой кроной и стволом диаметром в 12-15 метров. Эти деревья в своё время станут символом Уругвая. А может, и нет.

Под деревом меня ждала группа сидевших на циновках пожилых и не очень аборигенов, разодетых, видимо, по последней индейской моде в пух и прах: чёрные прямые волосы на головах утыканы крупными перьями, тела расписаны татуировками. В носы, уши и подбородки вставлены украшения из чьих-то клыков и когтей, цветных камней и резных палочек. Но живописнее всех выглядел Матаохо Семпе. На голове – корона, сделанная из черепа ягуара, в глазницы которого были вставлены два кроваво-красных камня, размером с куриное яйцо каждый. Рубины? Обрамляли глазницы фиолетово-сиреневые аметисты, их я узнал сразу. В носовое отверстие вставлен крупный камень чёрного цвета, мне не известный. Остальная поверхность черепа покрыта сложным узором из цветных перьев. На затылке перья были собраны в хохолок, венчаемый двумя чёрно-белыми страусиными перьями. С мочек ушей вождя свешивались массивные серебряные серьги. На шее – ожерелье из чередующихся золотых и серебряных подвесок. Остальная поверхность его тела, вплоть до кистей рук и щиколоток, была густо завешана и обмотана длинными нитками разноцветных бус. Сидел вождь на резной одноместной скамейке, имевшей форму ягуара, с которой поднялся при моём приближении. Дальнейший ход встречи, как ни странно, мало чем отличался от встречи в двадцать первом веке руководителей двух государств. Взаимные приветственные речи с заверениями в дружбе и обещаниями сотрудничества. Обмен подарками и совместный пир, с танцами и песнями местного ансамбля художественной самодеятельности, в котором состояли все жители деревни, даже дети. Как я знал, главными формами музыки индейцев были трудовые, военные и обрядовые песни и танцы. Расписанные цветными узорами, увешанные бусами и браслетами, потрясая погремушками, первыми, под ритмичные удары своего основного музыкального инструмента, горизонтального цилиндрического барабана, выдолбленного из ствола дерева, выступали представительницы слабого пола. И были они гораздо симпатичней тех, что прислал хитрый вождь. Воинственные танцы юношей сопровождались игрой на трубах, сделанных из рогов или костей животных. В общий музыкальный фон вписывались звуки тростниковой флейты и морской раковины. Индейцы танцевали до упаду, давая выход своим обычно сдерживаемым эмоциям. В перерывах между танцами выступал сводный девчачий хор. Вот песни мне понравились не очень.

Я сидел на резной скамеечке рядом с Матаохо Семпе и младшими вождями, довольно пожилого возраста, ел сладкий картофель с запечённым мясом. Откровенно говоря, я никогда не любил шумных празднеств и застолий. От них устаёшь больше, чем на работе. А солнце уже вовсю жарит, и я боюсь за здоровье Дюльди, закованного в стальную кирасу. По знаку вождя песни-танцы заканчиваются, и народ быстро рассасывается по тенистым местам. Праздник временно прекращается. Нас отводят в специально выделенную для сиесты хижину и оставляют в покое.