Прощённые долги - Инна Тронина

Готтхильф усмехнулся под платком, поняв, что эти двое в шоке, особенно нянька. Она, сражу видно, человек в таких делах грамотный, поэтому никому не скажет ни слова. Изобразит, что спала и ничего не слышала. В противном случае баба рискует получить пулю в глотку, да ещё навлечь то же самое на бедного мальчика. Надо же, судьба-индейка! Только что у Оскарчика была богатейшая, могущественная семья, а менее чем за сутки, не осталось никого. Придётся отцу забирать бедолагу. Ребёнок действительно ни в чём не виноват…

Филипп захлопнул дверь, махнув Тиму – мол, всё в порядке. Они, перешагнув через тело Воронина, который напоминал поваленную на пол классическую статую, снова вышли на лестницу. Там стояла звенящая тишина, нарушаемая шумом Невского и скандалами в очереди, жаждущей попасть к очередному завозу товара в «Север».

Когда-то белая, а теперь чёрная «Волга», изуродованная грязными разводами ещё в Белоострове, так и стояла во дворе. Они с Тимом уселись в машину и выехали на Невский мимо волнующегося людского моря. Конечно, это – не свидетели. Все их мысли крутятся вокруг тортов и пирожных, и до мафиозных разборок им нет никакого дела. В них в самих стреляй – не уйдут. Но на всякий случай, конечно, поберечься стоит. Кожаный мешок с бумагами Филипп забросил, как и раньше, в багажник. Первая порция перекочевала в чемодан, который Захар Горбовский по такому случаю лично стащил с антресолей. Теперь к той добыче прибавится новая, и это очень отрадно. Скорее всего, на Невском их сегодня больше никто не заметил – слишком уж неожиданным, фантастическим был этот спонтанный налёт.

Тим опять дремал сзади, а Филипп гнал «Волгу» по Садовой… В дороге он разрешил последнюю загадку сегодняшнего беспокойного утра и обозвал себя ослом. Ещё четыре года назад, когда Семён Ильич только что завладел этой квартирой, он откидывал ковёр и показывал Филиппу дверь, ведущую через винтовую лестницу на чердак. Говорил, что этот никому не ведомый ход, быть может, когда-нибудь его и спасёт. Огибая памятник Суворову-Рымникскому при въезде на Кировский мост, Готтхильф с удовлетворением подумал, что на этот раз Ювелир ошибся…

Всеволод Грачёв стоял посередине большой прихожей квартиры на Кировском проспекте и собирался навсегда покинуть её. Он уже переоделся в темно-серый костюм и белую рубашку с галстуком; снял с вешалки то самое кожаное пальто, в котором впервые съездил к Готтхильфу. Около ног Всеволода стоял клетчатый чёрно-синий чемодан, куда незадолго до этого отъезжающий сложил самые необходимые вещи.

Сейчас, расстегнув на чемодане «молнию», Грачёв сунул туда японский зонтик-автомат. Потом подумал немного, припоминая, не забыл ли чего-нибудь ещё. По дороге на Литейный ему нужно было завернуть в «Кировский дом», встать в очередь и получить от мужчины в спортивном костюме «Адидас» карту-четырёхвёрстку с обозначением интересующего их места. Там, в подземных ходах и дотах, оставшихся со времён финской войны, расположился тот самый «Лазарет Келль», где и производились эксперименты на людях.

Ходы и землянки полвека назад построили на совесть, отлично укрепили их и замаскировали. Сейчас они круглосуточно охранялись; кроме того, в нескольких местах были заминированы. На карте те места, где стояли мины, были обозначены красными крестиками. Обер сказал по телефону, что подойти к объекту, не напоровшись на мину, невозможно – ни с какой стороны. Но до сих пор таких попыток не было. О существовании кошмарной тюрьмы никто, кроме особо доверенных лиц, даже не подозревал.

Всеволод думал сейчас о том, как получит схему и предоставит её Горбовскому с Петренко. Последнему придётся чуть-чуть дольше вникать, так как о ночных приключениях своего подчинённого он ничего не знает. Захар, когда уезжал в Управление, обещал, что к трём часам дня он затребует данные о пропавших без вести людях и пригласит на экстренное совещание всех сотрудников, занимающихся подобными случаями. Обязательно будут присутствовать Турчин, Алдоничев, следователь из городской прокуратуры Чиряев.

Если бы не стопроцентная уверенность в смерти сына профессора Аверина, Грачёв предположил бы, что Антон тоже может быть там. Но Лобанов клялся и божился, что закопал именно его. Наталья упоминала о синей куртке из мятой кожи и белых кроссовках с надписью фиолетовыми чернилами «АНТОН А». Всё это было на трупе, похороненном Матвеем и, следовательно, факт гибели мальчишки оспаривать было уже нельзя.

Всеволод очнулся от раздумий и услышал всхлипывания в ванной. Лариса рыдала, крепко вдавливая мокрый платок в лоб и в щёки. Руки её дрожали, а слёзы ручьями лились прямо за ворот строгой блузки в тонкую чёрную полоску.

– Такого не может быть, Всеволод! Ты лжёшь. – Мачеха орала, как драная кошка, позабыв всё своё воспитание. – Ты оговариваешь сестру, поверив сомнительной информации. Какой-то подлец наболтал, оклеветал порядочную девушку! А ты и рад стараться… Как можно вот так, без разбору, слушать всех? Родного человека проклинать, даже не разобравшись ни в чём! Отрекаться от сестры, которая тебя так любит, так уважает! Возможно, ты всю жизнь ревновал, и сейчас нашёл подходящий повод…

– Тот, от кого я об этом узнал, уж точно не подлец. – Грачёв затянул на талии пояс пальто, щёлкнул пряжкой. – Ещё раз повторяю, со всей ответственностью! Ваша дочка, Лариса Мстиславна, тайком от вас с бабушкой, не говоря уже обо мне, водила к себе в постель бандита. В последний раз он принёс с собой подслушивающую аппаратуру и сделал запись сугубо конфиденциального разговора. Из-за неё едва не погиб Андрей Озирский, да будет вам известно. И в том её счастье, что не погиб. Иначе я своими руками сломал бы ей шею, понятно? Наплевать, что сел бы за это, что она – моя сестра. Была… С этого дня я её таковой не считаю…

– Ты что говоришь, безумец?! – ещё громче, срывающимся голосом закричала Лариса. – Сестрёнке… шею сломать? Боже мой… И это чудовище я называла своим любимым сыном!

– Да хоть горшком назовите! – махнул рукой Всеволод. – На мои чувства можно вообще наплевать. Я пока не заслужил никаких почестей. Но она наплевала на могилы отца и Мишки, это вы понимаете? Уж они-то точно такого позора не заслужили. Бандиты поставили их дочь и сестру себе на службу…

Дарья появилась в дверях своей комнаты, ничуть не стесняясь и не боясь. Всеволод старался не смотреть на неё, чтобы не потерять контроль над собой и не нажить для себя новых неприятностей. Виновница же скандала смотрела на мать и брата сухими, угольно-чёрными глазами. На щеках её горели пунцовые пятна, а сухие, бледные губы дёргались от тика. Одета она была в короткий красный халат и пляжные пластмассовые тапочки с ромашками на босу ногу. Длинные густые волосы цвета воронова крыла Дарья небрежно заплела в одну косу и перекинула через плечо.

– Жить я больше здесь не стану. Мне на вас всех смотреть тошно, – продолжал между тем Грачёв. – У меня есть невеста, мы скоро распишемся, и я перееду туда. Лилиным детям нужен отец, а здесь я откровенно лишний. Как, впрочем, был и всегда, особенно после батиной гибели. Вы меня только терпели, за что огромное спасибо. Но я терпеть вас больше не могу.

– Ты квартиру разменяешь? – Лариса несколько раз хлопнула мокрыми ресницами. – Разменяешь? А ведь обещал никогда этого не делать! Твоё слово стоит чего-нибудь?..