Король пиратов - Роберт Энтони Сальваторе

Я заглянул в глаза Вульфгара, в глаза сына Беарнегара, в глаза сына Долины Ледяного Ветра.

И я больше не боюсь за него — ни за его тело, ни за его душу.

И как ни странно, несмотря на то что Вульфгар стремится достичь душевного состояния Дюдермонта, судьба капитана внушает мне опасения. Он движется уверенно и отважно, но в Мензоберранзане есть пословица: «Noet z'hin lit'avinsin».

«Обреченный шагает шире всех».

— Дзирт До'Урден

Человек шел по маленькой улочке, беспокойно поглядывая то вправо, то влево. Он знал, что осторожность не помешает, потому что вскоре надеялся получить груз, который в эту жестокую зиму в Лускане ценился дороже многих сокровищ.

Он подошел к определенному участку ничем не примечательной стены и постучал условным кодом: три коротких удара, пауза, потом два коротких и один сильный.

Доски стены разошлись, открыв тщательно замаскированное окошко.

— Ну? — раздался изнутри ворчливый мужской голос. — Чего тебе?

— Семь, — ответил мужчина и протянул листок, отмеченный знаком Корабля Ретнора, добавив к нему семь маленьких клочков бумаги вроде тех, что используются за игорными столами в порту, заменяя золотые или серебряные монеты. На каждом клочке тоже имелся символ Корабля Ретнора.

— Семь, говоришь? — проворчал старик. — Но я тебя знаю, Фееркул Одуун, и знаю, что у тебя нет ни жены, ни детей, ни братьев, только одна сестра. А это значит, что вас двое, если я еще способен считать.

— Семь пайков, — настаивал Фееркул.

— А пять из них ты купил, украл или вытащил из кармана лича?

— Если бы и купил, что в этом такого? — огрызнулся Фееркул. — Я ничего не краду у своих собратьев по Кораблю Ретнора и не убиваю ради этих марок!

— Так ты признаешься, что купил их?

Фееркул покачал головой.

— Кенсидан не потерпит здесь никакого черного рынка. Это я говорю тебе ради твоего же собственного блага.

— Я предложил принести пять пайков для других, — объяснил Фееркул. — Два — для меня и моей сестры, а пять — для семьи Дарвуса, где не осталось ни одного мужчины, ни достаточно взрослых детей, чтобы доверить им доставку.

— А! И что же ты попросил у миссис Дарвус за свои услуги? — спросил старик.

Фееркул похотливо усмехнулся.

— Ну, если я тебя знаю — а я знаю тебя прекрасно, — ты этим не ограничился, — проворчал старик. — Конечно, часть платы ты получишь натурой, но и в карман тоже что-нибудь да перепадет. Сколько?

— Разве Кенсидан и это уже запретил?

— Нет.

— Тогда…

— Сколько? — не отступал старик. — Я знаю вдову Дарвуса и спрошу у нее, так что лучше не обманывай.

Фееркул оглянулся по сторонам и вздохнул.

— Четыре серебряные монеты, — признался он.

— Две мои, — заявил старик и схватил его за руку. А поскольку Фееркул не торопился расстаться с деньгами, старик нетерпеливо дернул его за пальцы. — Гони две монеты, или останешься голодным.

Ворча и ругаясь, Фееркул протянул ему две монетки. Старик скрылся в глубине склада, а Фееркул наблюдал за тем, как он складывает в один пакет семь маленьких мешочков. Потом старик снова подошел к окошку и протянул пакет.

Фееркул опять огляделся.

— За тобой кто-нибудь шел? — спросил старик.

Фееркул пожал плечами:

— Кругом полно любопытных глаз. Возможно, люди Барама или Таэрла, у них с едой еще хуже.

— Кенсидан расставил стражу по всему своему Кораблю, — заверил его старик. — Барам и Таэрл не осмелятся выступить против него, а Курту заплачено провизией. Так что за тобой, наверное, следили стражники. И можешь мне поверить, они не станут нянчиться с Фееркулом, если он решит ограбить кого-то, кто находится под защитой Кенсидана!

Фееркул забросил мешок на плечо.

— Это для вдовы Дарвуса, — повторил он и повернулся, чтобы уйти.

Не успел он сделать и шага, как окошко с треском захлопнулось, и за его спиной осталась такая же неприметная стена, как и раньше.

Фееркул постепенно выбросил из головы мысли о соглядатаях, которые, как он знал, следили за ним из каждого переулка и окошка и со многих крыш. Он думал о своей ноше и с удовольствием ощущал ее вес. Вдова Дарвуса пообещала ему еще немного специй, чтобы отбить странный вкус мяса, которым Кенсидан снабжал всех своих подопечных, а под его крыло в эту холодную и жестокую зиму собиралось все больше людей, и все они клялись в верности Кораблю Ретнора. Фееркул уже предвкушал отличный ужин из мяса со специями и каких-то незнакомых плотных грибов.

Он дал себе слово не слишком жадничать, не есть все сразу и выделить сестре, у которой под Главной Башней погибли муж и двое детей, больше, чем причитавшуюся ей седьмую часть всего запаса.

Выходя из переулка, он оглянулся и искренне прошептал слова благодарности Верховному Капитану Кенсидану.

В другой части Лускана, не слишком далеко от того района, по которому шел Фееркул, на перекрестке стояли несколько мужчин, собравшиеся погреться у разожженного костра. У одного из них от голода громко забурчало в животе, и сосед довольно больно стукнул его по плечу.

— Заставь его замолчать, — бросил он.

— И как я могу это сделать? — спросил тот, у кого живот издавал недовольное ворчание. — Крыса, которую я ел вчера, ничуть не наполнила желудок. Меня вырвало, и я выблевал на землю больше, чем съел.

— У нас у всех подвело животы, — заметил третий.

— Барам говорил, что сегодня ожидается груз продовольствия, — с надеждой вставил четвертый.

— Все равно на всех не хватит, — сказал первый, который пустил в ход кулак. — Никогда не хватает. Я никогда в своей жизни не был так голоден, даже в море, когда мы попали в мертвый штиль и проболтались несколько дней.

— Жаль, что мы не едим человеческое мясо, — невесело усмехнулся третий. — На острове Сабля полно жирных трупов.

— Жаль, что мы не служим Ретнору, — вдруг сказал первый, и все остальные тотчас удивленно посмотрели в его сторону.

За такие слова человека могли убить на месте.

— А говорят, что старик Ретнор помер, — заметил кто-то.

— Да, теперь ими заправляет его сынок, этот хитрец, которого прозвали Вороном, — ответил первый. — Он всегда достает провиант. Никто не знает, как ему это удается, но он неплохо кормит своих парней этой зимой. Я думаю, Бараму пора перестать с ним ссориться и тоже добыть для нас немного еды.

— А я думаю, что такие разговоры не доведут нас до добра, — произнес еще один человек таким тоном, что никто не решился с ним спорить.