Предательство Тристана - Роберт Ладлэм

– Я высоко ценю вашу откровенность. И вы можете рассчитывать на мою тактичность. – Меткалф понимал, что, высказывая даже такую сдержанную критику Кремля, Литвиков подвергает себя серьезной опасности.

Усмешка Литвикова исчезла.

– В таком случае позвольте мне немного добавить к тому, что я уже сказал вам. Можете рассматривать это как дружеское предупреждение.

– Ударение на «дружеское» или на «предупреждение»?

– Это я предоставляю вам определить самому. Некоторые из моих коллег давно испытывают подозрения по отношению к «Меткалф индастриз». В частности, кое-кто считает, что это не просто капиталистический концерн, что уже являлось бы достаточной причиной для повышенной осторожности с нашей стороны, но нечто большее. Прикрытие для иностранных интересов. – Он так пристально вглядывался в Меткалфа, словно хотел разглядеть его насквозь.

– Я полагаю, что вы сами должны это отлично знать, – сказал Меткалф, отвечая наркому таким же пронизывающим взглядом.

– Я знаю, что у вас и у всей вашей семьи имеются многочисленные и очень прочные связи в Вашингтоне и в ведущих капиталистических кругах. А помимо этого, я знаю очень немного. Вам следует знать, что я уже предупредил вашего брата о том, что, если национализация вашей собственности окажется необходимой, она будет проведена.

– Национализация? – Меткалф понимал, что нарком имеет в виду, но хотел, чтобы угроза была произнесена вслух.

– Конфискация всей собственности, принадлежащей Меткалфам.

Меткалф моргнул, но никак не отреагировал.

– Это может и не иметь прямого отношения к вашим действиям, но уверяю вас, что ваш брат, когда я говорил с ним несколько часов назад, не слишком обрадовался такой перспективе. Вам знакомо имя Джеймса Меллорса?

– Нет. А я должен его знать?

– А Гарольда Делавэра? Или Милтона Эйзенберга?

– Сожалею…

– Я тоже сожалею, мистер Меткалф. Все они были американскими гражданами. И все они были казнены советскими властями по обвинению в шпионаже. Они не были освобождены или возвращены в родную страну. И вы думаете, что ваше правительство подняло шум? Ничего подобного. Возобладали более высокие интересы. Более важные вопросы международных отношений. Правительство Соединенных Штатов знало, что эти люди виновны. Знало, что мы имеем возможность доказать это их письменными признаниями. Никто в вашем Государственном департаменте не хотел, чтобы эти признания вышли в свет, и поэтому никто ничего не сказал. Товарищ Сталин извлек из этого урок. Никакой экстерриториальности больше не существует. Товарищ Сталин выяснил, что стоит протянуть Соединенным Штатам руку помощи, как в нее тут же впиваются клыки бешеных собак. Так что протянутой руки больше нет. Эта рука теперь сжата в кулак. – Литвиков стиснул правую руку в напряженный кулак. – Пять пальцев коллективизированы в один кулак. Ленин учил, что переход к коллективу означает исчезновение индивидуальности.

– Да, – сказал Меткалф, пытаясь как-то успокоить лихорадочно бьющееся сердце. – А Сталин лично организовал исчезновение очень многих индивидуальностей.

Литвиков поднялся, дрожа от гнева.

– На вашем месте, – сказал он, – я бы больше всего заботился о том, чтобы ваша индивидуальность не вошла в их число.

Сидя в маленьком сквере на противоположной стороне улицы от «Метрополя», Скрипач следил за входом в гостиницу через складной цейссовский бинокль, очень компактный и легкий, но с восьмикратным увеличением и углом зрения 60 градусов. Из короткого и в общем-то безрезультатного опроса дежурных портье он узнал, когда они сменяются. Теперь он удостоверился в том, что те работники гостиницы, с которыми он разговаривал, ушли и их заменили другие, не знавшие его в лицо.

Он сложил и убрал бинокль, пересек улицу и вошел в гостиницу. Он не стал останавливаться у стойки портье, а сразу же направился вверх по покрытой коврами главной лестнице. Он выглядел просто очередным иностранцем, направлявшимся в ресторан. Никто не остановил его ни у входа, ни в вестибюле: он выглядел иностранцем, и было ясно, что он прибыл на обед. В конце концов, в большинстве своем завсегдатаи ресторана при гостинице были иностранцами.

Он вошел в главный зал, выстроенный в грандиозном стиле модерн, с позолоченными дверями и колоннами, с витражным потолком и мраморным фонтаном, в котором плескалась вода. Обвел помещение взглядом, как будто искал знакомых, и лишь улыбнулся и медленно кивнул в ответ на вопрос подошедшего метрдотеля, так что тот оставил его и направился к следующему посетителю. Затем, продемонстрировав всем своим видом, что в зале нет того, кого он высматривал, Скрипач вышел из ресторана и направился вверх по лестнице. В список, который дал ему военный атташе, входили четыре постояльца этой гостиницы. Помощь портье или коридорных ему не требовалась. Он знал номера комнат.

Ресторан «Арагви» располагался неподалеку от Центрального телеграфа, на противоположной стороне улицы Горького. Это был один из крайне немногочисленных приличных ресторанов в Москве, а Меткалф и Черпак Мартин ужасно истосковались по съедобной пище. Поэтому они договорились встретиться около входа в ресторан в семь часов вечера.

Но была и еще одна, куда более важная причина, по которой Меткалф решил пообедать в «Арагви». Именно здесь, в мужской комнате, Амос Хиллиард назначил ему на восемь часов краткое свидание. Посольство, объявил Хиллиард, теперь для Меткалфа закрыто. Кроме того, «Арагви» имел определенные преимущества, делавшие это заведение очень подходящим для тайной встречи. Ресторан был шумным, всегда переполненным, и здесь каждый день бывало множество иностранцев. Там много входов, сказал ему Хиллиард, что позволяло дипломату явиться туда незамеченным. Кроме того, Хиллиард был хорошо знаком с менеджером ресторана, по-русски его называли директором. «Мне даже трудно подсчитать, сколько денег я там истратил, я имею в виду – не на пищу. Я хорошо смазал множество рук. Это единственный способ, позволяющий получить в Москве сносное обслуживание».

Однако Роджер опаздывал. Как правило, он был пунктуален, но сейчас англичанин оказался перед необходимостью обойти чуть не всю Москву, чтобы достать нужные вещи. Здесь все намного хуже, жаловался он, чем даже в оккупированной Франции. По крайней мере, там он владел языком.

Поэтому Меткалф не слишком тревожился из-за того, что через четверть часа после назначенного времени Черпак так и не появился. Тем временем очередь, змеившаяся перед главным входом в ресторан, становилась все длиннее и длиннее. Меткалф специально встал в очередь, надеясь обнаружить слежку, хотя пока что не видел ни одного филера.

Ждать дольше не было никакого смысла, решил Меткалф. Ему необходимо вовремя оказаться в ресторане, чтобы встретиться с Хиллиардом. Когда явится Роджер, он сразу выяснит, что Меткалф уже внутри. Он направился к двери ресторана, мимо длинной очереди ожидающих русских, которые сразу определили по одежде иностранца, то есть персону, имеющую право на внеочередное обслуживание. Из двери высунулся швейцар и пригласил Меткалфа войти. Меткалфу даже не пришлось показывать свой американский паспорт, чтобы попасть в вожделенные глубины ресторана, оказалось достаточно сунуть двадцатидолларовую банкноту в ладонь метрдотеля, странноватого на вид человека в длинном, похожем на пальто одеянии, щедро украшенном галунами, и в остроносых ботинках. На носу у него красовалось пенсне, прикрепленное к черной ленте, петлей перекинутой через шею.