Комната 15 - Чарльз Харрис

Я вовсе не хочу притворяться, будто между нами всё всегда гладко. Оставшись наедине, мы частенько яростно спорим. Даже можем вести спор, разговаривая с посторонним, ничем не выдавая то, что происходит внутри.

Иногда, лежа в ночной темноте на тюремных нарах, я думаю о смертях, произошедших по моей вине, и о тех, кого я подвел, и меня переполняют скорбь и раскаяние. Какой смысл продолжать дальше? Но Р. не позволяет мне бессильно поднять руки. Он говорит мне, что я хороший полицейский. Зачем ломать блестящую карьеру? Кому будет лучше, если я не смогу продолжать заниматься своим ремеслом? Только преступникам. Но лица мертвых являются мне и не желают уходить.

Теперь на нашей стороне адвокат, Джозеф Стоун, услуги которого оплачивает полицейский профсоюз. Васунна и Гупта приводят его ко мне, и мы снова и снова разбираем все улики и показания. Частенько, как и с мозговедами, я предоставляю Р. отвечать на их вопросы, поскольку у него отличная голова следователя.

Стараясь изо всех сил показать себя хорошим представителем профсоюза, Васунна постоянно треплет меня по плечу, заверяя в том, что все будет хорошо. Гупта кивает, качает головой и почти ничего не говорит. Стоун настроен более реалистично и делает все возможное, чтобы умерить наши надежды.

– Присяжные – твари непредсказуемые, – мрачно говорит он, проводя рукой по пышной шевелюре и вовсю используя свой запас клише. – Я еще никогда не видел ни одного, о ком мог бы с уверенностью сказать, в какую сторону он пойдет. Нам придется просто стиснуть зубы и бороться до конца.

Васунна настаивает на том, что Стоун «один из лучших в стране». Должен сказать, по его виду этого не скажешь. В позитивные моменты я говорю себе, что его стиль, говоря его же собственными словами, в том, чтобы управлять ожиданиями; на самом деле я считаю, что он сам не верит в то, что у него есть оружие защищаться. Р. говорит мне, что так устроен мир. Ты хотел горькой правды; пей же ее до дна – до самой последней капли.

Меня навещает Лора. Очевидно, она сделала над собой усилие, чтобы одеться скромнее – простые джинсы и джинсовый пиджак, – и все равно мужчины невольно провожают ее взглядом, когда она входит в квадратную серую комнату для свиданий и садится напротив меня, положив руки на пластиковый стол. Она рассказывает, что говорила с адвокатами о разводе. Ее тон ровный и профессиональный, однако глаза выдают что-то другое. Я понимаю, что нанес ей такую обиду, какую не выразишь словами.

– Я решила отложить развод до окончания суда, – говорит Лора. – Всему свое время.

– Ты знаешь, что я невиновен, ведь так? Как я говорил тебе тогда в мотеле. Ты должна верить мне. Даже если больше никто не верит.

– Я хочу тебе верить, Росс. Честное слово.

– Я был плохим мужем, – говорю я. – Извини. Понимаю, теперь уже слишком поздно, но я сожалею о том, что было.

Она сердито отмахивается от моих слов.

– Возможно, год назад…

– Я имею в виду всё. Я по-прежнему тот мужчина, за которого ты выходила замуж. Помнишь, мы помогали друг другу и говорили о том, чтобы завести детей? Так вот, это по-прежнему я.

Лора смотрит в пол.

– Мне не следовало приходить. Я хотела тебя поддержать, но…

– Я рад, что ты пришла.

Мы говорим о пустяках, и Лора расслабляется на несколько минут, но когда наступает время уходить, она говорит:

– Больше я к тебе не приду.

Она уходит не оглянувшись, и я чувствую себя таким одиноким, каким не чувствовал никогда в жизни.

Ночью я лежу на нарах, усиленно стараясь заснуть. Р. спит, но я не могу. В соседней камере кто-то умоляет о помощи. Другой голос говорит ему заткнуться. Отдых нужен мне сейчас как никогда, но он не приходит.

Так получается, что судебный процесс начинается холодным утром, очень похожим на тот снежный день почти год назад. Прокурор встает, чтобы произнести вступительную речь, кладет пухлую самоуверенную руку на толстую папку перед собой и уничтожает меня. Велеречивый коротышка лет сорока по фамилии Морено, он поворачивается к присяжным и четко и убедительно объясняет им, какой перед ними безжалостный убийца.

– Но знайте, – продолжает прокурор. – Вы услышите о безупречном послужном списке подсудимого. О его стремительной карьере, впечатляющей для человека, которому лишь тридцать с небольшим. О многих его успешных расследованиях. О его добрых друзьях и счастливом браке. Вам обязательно скажут, что обвинение ошибается. Но будьте уверены: этот человек – злобный, жестокий преступник, не ведающий раскаяния.

С тех самых пор по будним дням меня в половине седьмого утра будили тюремщики ночной смены, сковывали наручниками и привозили сюда в автозаке. Я слушал свидетелей обвинения в надежде найти хоть какую-нибудь слабину в их показаниях. Ночной портье, слышавший выстрелы. Детектив-констебль Райан Тёрнбулл, видевший, как я неуклюже ковыляю на месте преступления. Натан, живо описывающий мое полуневменяемое появление в отделении неотложной помощи, но так кстати забывающий упомянуть о том, что позднее ему заплатили за то, чтобы он вколол мне амитал натрия.

Они проходят перед нами, один за другим, следователи, эксперты, криминалисты из лаборатории, фотографии и чертежи, следы пороховых газов, брызги крови и ДНК. Мы узнаём, что Кристал по прошествии почти двенадцати месяцев по-прежнему в коме. Я чувствую, как сеть улик затягивается вокруг меня, пугающая и непреодолимая. Однако все это время Р. молчит, что пугает меня ничуть не меньше.

Детектив-инспектор Уинстэнли торжествующе стоит за кафедрой для свидетелей, упиваясь вниманием средств массовой информации. Она в мельчайших подробностях описывает то, как я целый день ее избегал. Напротив, мой шеф Джерри Гарднер не может смотреть мне в глаза, рассказывая о том, как Лора позвонила ему и сказала, что я в воскресенье вечером буду в гостинице, и как он, встревожившись, позвонил после этого Полу. Джерри выглядит исхудавшим и сгорбленным по сравнению с тем, каким я его помню, и говорит медленно, словно каждое слово приходится вырывать из него клещами. Смерть его лучшего друга и наставника нанесла ему сильнейший удар. Для него преданность всегда имела очень большое значение, и ему невыносимо разрываться между сознанием, что убийца я, и тем, что убийцей был Пол. Подталкиваемый Морено, Джерри неохотно признаёт, что я в последнее время стал более агрессивным, отчего окружающие меня не любили.

Тут снова возникает Р., взбешенный его словами, и заставляет меня передать записку Джозефу Стоуну, безжизненно дремавшему все это время. Стоун заявил, что, на его взгляд, нет смысла ставить под сомнение заключения криминалистов – чтобы обличающие меня улики лишний раз не запечатлевались в сознании присяжных. До сих пор при перекрестных допросах он только спрашивал, могут ли собранные улики обличать не только меня, но и моего отца. Однако сейчас Стоун читает записку Р. и, как только Морено заканчивает, спрашивает у Джерри, не пригласил ли он меня специально для того, «чтобы вызывать к себе ненависть, чтобы выводить на чистую воду всякую гниль».