Алиедора - Ник Перумов

Наследник дома Деррано не задавался вопросами «где я?» и «что со мной?». Он отчётливо помнил ту возникшую из ниоткуда тень и внезапный удар, лишивший его сознания. Помнил холодные липкие руки, поднявшие его, механически, без злобы, разжавшие ему зубы и влившие в рот что-то обжигающе-перцовое. Дон Дигвил отличался стойкостью к хмельному, но на сей раз его пробрало.

Смутно ощущалось, что он куда-то идёт, едва передвигая ногами, в длинной шеренге таких же, как он, скованных одной судьбой. Свет сменялся темнотою, однако неизменным оставалось одно — снег и ветер в лицо, холод да бесконечное упорное движение, словно сам Дигвил пробивался сквозь заросший тиной пруд.

Мыслей не осталось. Только ходьба. Движение костей и мышц, с тяжким усилием проталкивающее усталое тело через сгустившийся, сделавшийся до невозможности плотным воздух. Идёт не человек — идёт лишь плоть, по случайности ещё не расставшаяся с душой.

Сейчас вокруг Дигвила были снег и равнина со странными острыми башнями, по-натыканными, казалось, безо всякой системы и порядка. Вокруг — прямо на снегу — сидели и лежали люди. Сознание прояснялось — он узнавал собственных товарищей по защищавшему северный берег Долье отряду, по безумному походу «для поимки Мастера Смерти»… Ага, поймали. Да только не они, а их.

Руки Дигвила были свободны, а вот ноги — скованы кандалами на длинной цепи. Можно идти, но не бежать. Доспехи и оружие исчезли, однако добротную одежду молодому дону оставили, равно как и фамильный перстень с гербом сенорства и его инициалами. Пленников явно берегли.

А потом появились мертвяки. Застывшие лица, серая, блестящая, словно обильно смазанная жиром кожа. Угловатые, на первый взгляд неловкие движения — но в бою, знал Дигвил, эта неловкость отнюдь не делает зомби лёгкой добычей. Воины Некрополиса раздавали еду — куски грубого хлеба. Дигвила передёрнуло от отвращения, он оттолкнул протянутый ломоть, тот упал на снег. Мертвяк равнодушно шагнул далее, к следующему пленнику. Чувства явно не входили в список оставленного ему Мастерами.

Сосед Дигвила только оскалился и мигом подхватил упавшую краюху.

— Ты, молодой дон, не задирайся тут, а жри, как все. Иначе ноги не дотащишь, — злорадно бросил ратник.

Дигвил ответил ударом, как умел ударить человек благородного происхождения, сызмальства обучавшийся самому разному бою. Старый сенор Деррано никогда не наказывал дворовых мальчишек, если те дрались с его отпрысками, даже если Дигвилу или Байгли изрядно доставалось. И потом, учителя всегда начинали и заканчивали с «последнего оружия, которого не лишить мужчину» — кулака.

Ратник опрокинулся, поперхнувшись кровью и выбитыми зубами.

Дигвил ударил, не думая о том, чем это обернётся, ударил просто потому, что простолюдину, оскорбившему благородного, этого нельзя спускать.

На него навалились его же собственные воины, те, с кем он стоял насмерть у Долье, тут враз обернувшиеся злейшими врагами.

Но прежде, чем заработали кулаки, вмешались бдительные надсмотрщики.

Сильные холодные руки хватали дерущихся за плечи, равнодушно оттаскивая в стороны. Самых ретивых угостили по головам дубинками, обмотанными тканью.

Перед тяжело дышащим Дигвилом появился наголо обритый человек в скромном сером плаще, капюшон откинут, несмотря на холод. Угадать возраст по гладкому лицу невозможно, и странно выглядят на молодой и здоровой коже глубоко рассёкшие её морщины.

— Беспорядки запрещены, — ровным, без гнева голосом сообщил новоприбывший. — И даже благородный дон Деррано не станет нарушать уложений.

Тяжело дыша, Дигвил во все глаза уставился на пленителя. Мастер смотрел на него, не опуская взгляда, твёрдо, без тени злорадства или насмешки.

— Благородный дон Деррано не станет нарушать уложений, — повторил адепт Некрополиса.

Надо что-то сделать. Сразу показать, что ничуть не боишься серой мрази, наводнившей твою родную землю мертвяками.

Дигвил откинул голову назад и плюнул.

Мастер усмехнулся. Плевок застыл в воздухе перед вскинутой ладонью, — когда лысый успел поднять руку, Дигвил даже не разглядел, — и льдинкой упал на снег.

— Чувства благородного дона Деррано вполне понятны, — с прежним спокойствием произнёс адепт. — Однако никакие чувства не послужат оправданием для учинения беспорядков. Счастливо оставаться, благородный дон. И не страшитесь, слуги Некрополиса вас в обиду не дадут. Здесь не сводят счёты.

Здесь не сводят счёты и здесь не дадут в обиду. А что случится потом, когда караван доберётся… туда, куда должен добраться?

Адепт Некрополиса ещё немного помолчал — для внушительности, что ли? — повернулся, заложил руки за спину и неспешно зашагал прочь.

Дигвил закусил губу.

Плен. Плен в Некрополисе. Самое страшное, что может произойти, гораздо хуже смерти. Все в Долье знали, что случается с угодившими в лапы Мастеров Смерти: через жуткие муки сделаться мертвяком, зомби, послушным и безвольным исполнителем приказов. И, быть может, встать потом в ряды воинства Некрополиса, с мечом у руке лезть на те же самые стены, что недавно защищал.

Наследник сенорства Деррано огляделся, ловя взгляды товарищей по несчастью. Все отвернулись. Все до одного. Верный Штарнок сгинул, а остальные… остальные, похоже, винят во всём случившемся его, дона Деррано.

Но — пока живу, надеюсь. Они ещё не дошли до Некрополиса. Они всё ещё люди, никак не зомби. Пусть скованы ноги, но руки свободны. Так неужто они…

— Пробовали бежать, пробовали, благородный дон, — со злостью проговорил кто-то из ратников. — Недалеко убежали. Здесь мертвяками вся земля нашпигована, ровно флак печёный — сальными шариками.

— Что с ними сделали? Казнили?

— Казнить? Зачем казнить, этими глупостями токмо мы, живые, занимаемся. Матерьял портить не положено. Мы им нужны целенькими, с руками-ногами. Говорят, — голос ратника задрожал, — что из таких, как мы, из живых, лучшие мертвяки получаются. Кого, значится, не после смерти оживили, а из живого в зомбяка превратили.

Он хотел сказать что-то ещё, но тут где-то в стороне заиграл рог, и равнодушные надсмотрщики пошли выстраивать живое стадо в колонну.

Путь к Некрополису продолжался.

* * *

Дилижанс оказался превосходным. Мягкие диваны, просторно — есть куда ноги вытянуть, откидные столики, жаркая походная печь. Служанка-мертвячка с математической точностью застелила скатерти, расставила приборы. И исчезла, вернувшись на запятки экипажа. Кучер — живой человек — щёлкнул кнутом. Тягуны влегли в постромки.

— Прошу. — Латариус широко повёл рукою. — Наконец-то дома. Могу угостить тебя, как ты, благородная доньята, наверное, и привыкла. Не смотри, что на ходу, у нас такие дороги и такие экипажи, что ничего не шелохнется и не вздрогнет.

Насчёт последнего Мастер, конечно, преувеличивал. Но трясло и впрямь несильно, и не столь давно вошедшие в моду вилки лишь чуть позвякивали о посуду.