30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД. От оперуполномоченного до заместителя министра - Юрий Богданов

Нашу казахстанскую летопись начнём с 16 февраля 1940 года (ещё до назначения Богданова на работу в республику), когда на заседании бюро ЦК КП(б)К было принято решение утвердить развёрстку на мобилизацию 54 коммунистов для работы в органах НКВД. Секретарям обкомов по кадрам выдали указание под их ответственность к 1 марта 1940 года подобрать кандидатов «из числа наиболее проверенных, политически и технически грамотных товарищей и передать для работы в областное управление и отдел кадров НКВД Казахской ССР».

Серьёзным вопросом являлось пополнение населения Казахстана за счёт переселения более 20 тыс. семей колхозников из малоземельных областей и республик. Московский ЦК одобрил почин о строительстве для этих семей домов с надворными постройками и об оказании помощи в обзаведении скотом для индивидуального пользования.

Другим злободневным вопросом, занимавшим партийных руководителей и органы внутренних дел, являлась борьба со спекуляцией. «Несмотря на увеличение отпуска товаров в торговую сеть города Алма-Ата (тогда название города не склонялось. — /О.Б.), отдельных продуктов, особенно хлеба, не хватает. Очереди у всех магазинов не только не уменьшаются, а увеличиваются». Причина, по мнению бюро ЦК, заключалась в неправильной организации торговли и неудовлетворительной борьбе со спекуляцией и спекулянтами: «товары не попадают к трудящимся, что вызывает их естественное недовольство».

В преддверии предстоявшей войны органы внутренних дел Казахстана постоянно расширялись и совершенствовались, что явствует из постановлений бюро ЦК о непрерывных организационных преобразованиях и кадровых назначениях. В марте 1940 года было принято решение об отборе слушателей в Высшую школу НКВД СССР и в Алма-Атинскую межкраевую школу НКВД. По несколько десятков назначений, причём в большинстве случаев первичных, производилось на каждом заседании бюро ЦК на должности от центрального аппарата до областных, городских и районных управлений и отделений НКВД. По всему видно, что органы внутренних дел планомерно и целеустремлённо готовились к большой и ответственной работе. К сожалению, подробности сообщить не представляется возможным, так как все конкретные решения по НКВД (а в дальнейшем и по НКГБ) хранятся в особой папке, доступа к которой у нас не имеется [А. 17].

Вот в этих непростых условиях как раз и понадобились Хозяину Казахстана — первому секретарю ЦК Скворцову — опытные руководящие кадры для работы в центральном аппарате НКВД Казахской ССР.

Когда Н.К. Богданов был на приёме у Сталина, то вождю народов он, очевидно, понравился. Буквально через месяц после аудиенции старшему лейтенанту гб, уже как работнику НКВД Казахской ССР, 6 августа 1940 года было присвоено спецзвание майор гб. Во-первых, это сделали всего лишь через 1 год и 4 месяца после присвоения предыдущего звания (хотя полагался срок 3 года), а, во-вторых, минуя спецзвание капитан гб. Теперь две шпалы на петлицах зам. наркома заменил на один ромб.

Чем мог ответить на такую «заботу партии и правительства» молодой, инициативный и разумный работник органов внутренних дел? Только добросовестным и самоотверженным исполнением порученных ему служебных обязанностей. Может, это как раз иногда и подводило его.

Отец уехал в Казахстан, а наша семья пока оставалась в Ленинграде. Как случалось потом ещё несколько раз, мы вынуждены были достаточно длительное время жить на два дома, что весьма ощутимо отражалось на финансовых расходах. Сохранилась переписка родителей с июля по конец декабря 1940 года, которая стала теперь достоянием Личного фонда № 10145 ГАРФ [А. 19]. Эти 15 маминых, 4 папиных и ряд других писем позволяют в определённой мере представить не только дела в семье, взаимоотношения с родственниками и знакомыми, но и на бытовом уровне почувствовать обстановку того предвоенного года в стране в целом.

21 июля 1940 года папа позвонил по телефону в Ленинград и сказал, чтобы мама брала отпуск и приезжала в Алма-Ату на разведку. Устроив нас с братом Вовой под присмотром нашей доброй няни Шуры на даче под Ленинградом, мама уехала примеряться к Алма-Ате. С дачи Шура регулярно отправляла отчёты родителям, в которых отмечалось самое главное: ребята здоровы, чувствуют себя прекрасно, погода хорошая, с продуктами всё нормально.

После возвращения мамы в Ленинград началась постоянная переписка между родителями. В письмах мне удалось выделить несколько тем, которые преимущественно волновали моих маму и папу. Естественно, предстоявший переезд семьи, включавшей двух малолетних детей и престарелую бабушку, из одного конца страны в другой, в совершенно иные климатические условия и непривычную обстановку, не мог не беспокоить. Мама очень переживала за свою медицинскую практику, за возможность продолжать начатую ею работу над диссертацией. Достаточно широко поддерживались связи с родственниками как по маминой, так и по папиной линии, а также со знакомыми, повстречавшимися на жизненном пути, расставание с которыми теперь стало неизбежным. Как быть с ленинградской квартирой, являвшейся не служебной жилплощадью, а полученной по обмену? Куда девать добытую с таким трудом мебель и другие вещи? Много места в письмах уделялось вопросам одежды, приобрести которую в ту пору было не просто. Конечно, внимания требовало состояние здоровья всех членов семьи, особенно приболевших. Мама старалась как можно больше писать скучающему папке о нас с братом, которые шалят невозможно, описывала в подробностях наши проказы и постоянно сообщала о всеобщем желании скорее встретиться с отцом.

Особенности казахстанской погоды в условиях временного одиночества отразились на здоровье и самочувствии папы. Он приболел и захандрил. В своих письмах супруга утешала мужа как могла: «Что это тебе, золотко, так не повезло, всё время хвораешь? Береги себя, ведь здоровье всего дороже на свете, в здоровом теле — здоровый дух, а отсюда и всё остальное». Конечно, новые незнакомые задачи, которые встали перед отцом по работе на весьма высоком посту, груз возложенной на него ответственности приводили к душевным волнениям и тревогам — всё ли правильно делает, верные ли принимает решения? Мама это хорошо чувствовала: «Хандру твою я объясняю переменой в работе, вот откуда твоё плохое состояние. Соответствуешь ли ты своей работе. Везде протекция, а ты своим горбом пробиваешь путь. Ты, Коля, прав, что всё перемелется — мука будет, только молоть-то её иногда трудновато бывает. Я тебе уже писала, что к переменам в твоей жизни нам не привыкать, родной мой, ко всем невзгодам жизни. Вспомни-ка, сколько всего пришлось пережить, а многое уже забывается. Было бы здоровье, а остальное приложится». Чтобы отвлечь папу от грустных мыслей, мама в каждом письме подробно сообщала про наши с братом проказы: «Шалят — спасу нет!»

Перед отъездом в Казахстан мама хотела нас с братом «немножко приодеть, а то у них всё поизносилось. Иначе стыдно будет, если приедем оборвышами». Естественно, что в магазинах купить детское представлялось очень сложным. Приходилось что-то перешивать или приводить в порядок старые вещи.

Из своего далёка папа старался обеспечить нас как мог. Сразу после получки отправлял нам переводом или телеграфом деньги, максимально возможную сумму. Оставлял себе только на самые необходимые расходы, за что мама его укоряла: «Вот относительно того, что ты пишешь, что сам проживёшь как-нибудь — напрасно. Здоровье дороже всего. Береги, Коля, себя, ведь это и для ребят нужно, а они ещё такие клопы». С оказией папа направил нам ящик знаменитого алмаатинского апорта. В дополнение к казахстанским яблокам мама приобретала для нас то, что имелось в ленинградских магазинах. Да вот беда: «Юрка — упрямица, плохо ест, а когда мать поругает, то говорит, что всё равно не будет есть. Поставишь в угол или подхлопнешь, так сейчас же начинает ругаться».