Созидательный реванш - Юрий Поляков

— Вы надеетесь, что будет какая-то реакция?

— Я уже ни на что не надеюсь. Если криминал уже и в Союз писателей, и в Литфонд проник, а всем наплевать, я уже не надеюсь ни на что. Единственное, о чем я жалею, — что у меня в доме не было помпового ружья, и я не застрелил эту скотину. Теперь я надеюсь только на помповое ружье, которое в ближайшее время куплю.

— А ваша супруга где?

— Она в Первой Градской больнице с жуткими побоями.

— Чем вам помочь, Юрий Михайлович?

— Да ничем. Напечатайте то, что я сказал…

— Юрий Михайлович, известно, что газету задумали и издавали Дельвиг вместе с Пушкиным и Вяземским. Какой тогда была «ЛГ»?

— Идея литературного издания, в котором могли бы выступать единомышленники, возникла у Пушкина и Дельвига еще в Царскосельском лицее. Только в тысяча восемьсот тридцатом они наконец получили разрешение на издание газеты. Она была под жестким наблюдением Третьего отделения и в итоге была закрыта по распоряжению Бенкендорфа, который, впрочем, по некоторым сведениям, помогал изданию деньгами. Газета несла идею «свободного консерватизма с опорой на национальные ценности», поэтому были нападки со стороны, как официальных патриотов, так и либералов-западников. Когда газета была восстановлена в тысяча девятьсот двадцать девятом по инициативе Горького, то ее позицию снова можно было назвать «свободным консерватизмом»: «ЛГ» была открыта всем направлениям, пыталась установить связь с дореволюционными ценностями. Расцвет пришелся на времена Александра Чаковского, с конца шестидесятых тираж был шесть с половиной миллионов. В девяностые тираж резко упал: газета отказалась от традиционной для себя открытости всем направлениям, был сделан упор на либерализм без берегов. И наш читатель, не любящий моноидеологий, охладел к ней. В две тысячи первом я возглавил газету, и прежде всего мы отказались от либеральной моноидеологии, вернувшись к «свободному консерватизму», и снова стали газетой для думающих людей. Тираж пошел вверх. Сейчас он свыше ста тысяч.

— А что вы вкладываете в понятие «свободный консерватизм»? В России-то?

— Максимальная широта в подходе и верность традициям. Мы в какой-то степени вернулись в пушкинскую эпоху, у нас есть государственный официальный консерватизм. А есть свободный, независимый консерватизм авторов «ЛГ».

— Вся задача возрождения «ЛГ» легла на вас. Что было самым трудным?

— Восстановить жанр дискуссии. К примеру, очень яркой была дискуссия по ЕГЭ, дело кончилось тем, что я перестал быть членом совета при министре образования. У нас даже в «шапке» была фраза «Умом Фурсенко не понять». Решение Госдумы о совершенствовании ЕГЭ случилось не без нашей помощи.

— Я полагаю, есть и другие последствия публикаций в «ЛГ». Я имею в виду нападение на вашу жену в Переделкине.

— Конечно. Я убежден, что это была акция устрашения. «Литературка» постоянно публикует разоблачительные материалы о расхищении писательского имущества. Проблема одна: журналистское слово сегодня недостаточно эффективно. Те, кому полагается надзирать, стараются не замечать многие публикации.

— Юрий Поляков — это писатель, главный редактор известной газеты, политик и общественный деятель. Кто вы на самом деле?

— «Поэт в России больше, чем поэт» — это наша культурная традиция. Писатель в нашей стране всегда существует в трех ипостасях: литератор, политик и редактор, в отличие, кстати, от западной традиции. Впрочем, сейчас и у нас появились писатели западного образца, которые могут себе позволить существовать только для написания и за счет написания книг. Яркий пример этому — Борис Акунин.

Я же человек традиции. К тому же есть и иерархическая взаимосвязь: без писателя не было бы редактора, без редактора — политика. Все это вещи взаимосвязанные, но прежде всего я был и остаюсь писателем. Это — изначальное.

— Чем отличается ваше творчество периода «Ста дней до приказа» и «ЧП районного масштаба» от того, что вы делаете сегодня? Насколько изменились темы, идеи и герои ваших произведений?

— Я думаю, прежде всего профессиональным уровнем. Все эти десятилетия, прошедшие с момента написания названных вами произведений, я тоже развивался. Недавно мне прислали почитать диссертацию «Проблемы идиостиля прозы Юрия Полякова», в которой проведен анализ моих произведений. И что интересно, в ранних повестях, по мнению диссертанта, тридцать процентов текста несли в себе следы художественной модальности (сравнения, метафоры), а в последних произведениях — уже более семидесяти процентов, что, несомненно, говорит о писательском росте. Во всяком случае, так считает диссертант с его филологической цифирью. Кроме того, первые вещи были во многом автобиографичны, в поздних больше вымысла, фантазии, трансформации действительности. Но то главное, за что меня читают, несомненно, осталось в неприкосновенности: сложный внутренний мир героев, социальность, острый сюжет, ироничный стиль, афористичность. Короче, гротескный реализм.

— Не являются ли последние ваши книги о «Гипсовом трубаче» сочинением на заданную тему, попыткой сочинить и скаламбурить на потребу читателя? Зачастую возникает ощущение искусственности образов и разобщенности текста в целом. Несомненно, отдельные фрагменты повествования удачны, но общая картина не складывается. Что же вы все-таки хотели сказать своему читателю?