Белые лодьи - Владимир Афиногенов

Оставив пса возле дверей, Дубыня и Доброслав вошли в неё. Хотя было раннее время, но посетителей здесь уже хватало. Сюда в основном стекались бродяги, которым удалось любым способом разжиться за ночь, и разный неблагополучный люд. Увидев язычников, к ним подковылял хозяин таверны, «у которого вместо одной ноги торчала деревяшка. Заказав у его работника вино и сильно проперченную говяжью колбасу, наша друзья пригласили к столу инвалида, поинтересовавшись, почему так названа таверна.

— Я старый солдат манипулы, — сказал хозяин, присаживаясь. — За время службы я скопил немного денег и сумел купить эту таверну. До меня её владелицей была одна боязливая женщина… А я давно ничего не боюсь. С тех пор как эскулап отпилил мне ногу… Семьи у меня нет, родных тоже, смерти не страшусь, а умру, вот эти бродяги и похоронят. Ногу я потерял под Аморием, когда копье сарацина повредило кость и она стала гнить… Это произошло двадцать два года назад, в 838-м… Жаркая тогда случилась схватка. И неудивительно! Мы же обороняли родину аморийской династии, родоначальником которой был Михаил II, дед нынешнего василевса. Но силы оказались неравны, халиф Мотассем привёл под стены города более ста тридцати тысяч бойцов, и когда его взял, то сровнял с землёй… Вместе с пленными он увёл ещё сорок двух именитых воинов. Я их знал хорошо. Даже по именам: Фёдор, Константин, Актий, Каллист, Феофил, Васса и иже с ними. Всех не перечислишь… Семь лет Мотассем склонял их принять магометанство. Но они не предали веры Христовой, и тогда халиф приказал отрубить им головы. Наша церковь причислила их к лику святых, под 6 марта — Святых сорока двух мучеников… Теперь вы знаете, почему я так назвал свою таверну.

Отчего я охотно беседую с вами?… У нас в манипуле служили славяне, и все они сражались в бою храбро, никогда не прятались за чужие спины, делились последним куском хлеба и никогда не бросали своих товарищей в минуты крайней опасности… Ну да ладно, ешьте, пейте, а я пойду на кухню, что-то оттуда потянуло горелым… Чуете?

Доброслав и Дубыня принюхались: действительно чадило.

Они доели колбасу, допили вино, взяли у работника кусок мяса для Бука, поблагодарили хозяина и распрощались. Накормили пса, и Дубыня предложил осмотреть овраги. Края их были песчаными, лишь на дне кое-где росли кусты ферулы и торчали лобастые камни. То тут, то там лежали вразброс человеческие кости и длинные, высушенные на солнце черепа лошадей. Под одним из кустов Доброслав увидел хорошо сохранившуюся, запёкшуюся в крови, отгрызенную от туловища голову мужчины с густой чёрной шевелюрой и подумал: «Может быть, это голова одного из четырёх легаториев, убитых и брошенных сюда на растерзание шакалам».

Подул ветерок и принёс со дна оврага тлетворный запах гнили. Зажав носы, наши друзья повернули назад и вскоре снова оказались у Меландизийских ворот.

— Дубыня, вот в тех самых оврагах и положено лежать Медной Скотине! Ты согласен?

— Я не только согласен, Доброслав, но и всё сделаю для того, чтобы его там успокоить навеки…

— Он должен ответить не только за смерть поселян, но и за убийство киевских купцов… Говорят, что умертвили их по приказу василевса, а их непроданные товары и вырученные деньги пошли в государственную казну. Я бы страшно отомстил и Михаилу III, но до него не доберёшься… Так пусть за него понесёт наказание его подчинённый… Только мне не понятно, Дубыня, неужели их Бог одобряет такие деяния?… Хотя Леонтий твердит постоянно, что нет… Так почему же Господь не поразит громом небесным преступника?! В таком случае мы сами свершим правосудие.

— Свершим! — как эхо, прозвучала клятва Дубыни.

Видимо, план отмщения у язычников созрел давно, потому что они, уже не сговариваясь, от цистерны Мокия круто свернули влево, прошли мимо нескольких общественных терм и через некоторое время оказались на улице Юстиниана и остановились около дома, куда поселил свою гетеру регионарх.

Дом строился из кирпича и украшался тонкой красной плинфой, на наружной двери мастер из серебряных пластин изобразил раскидистое дерево с райскими плодами, возле которого стояли Адам и Ева, а у их ног извивался змей-искуситель…

У порога прохаживался вооружённый легаторий, внимательно следивший за происходящим на улице.

— Дело дрянь, — сказал Доброслав своему другу. — Не думал я, что Иктинос у дома, где живёт блудница, поставит охранника. Следуя здравому смыслу, он делать это де должен, чтобы не вызвать излишние пересуды.

— На то он и Пустой Медный Бык… — засмеявшись, добавил Дубыня.

Но было не до смеха: по плану, составленному Доброславом, им нужно попасть в дом. Но сейчас это невозможно. На виду у прохожих охранника не свяжешь, к тому же он станет звать на помощь; оставалось одно — ждать. Тем более Дубыня высказал дельную мысль.

— Доброслав, — сказал он, — не может же легаторий целый день не есть. Обедать его позовут и, надо думать, позовут в дом. И вот тогда мы постучимся и скажем, что прибыли по поручению Иктиноса, а когда откроют, войдём… И впустим Бука…

Регионарх понимал, что, выставляя легатория здесь, он действует по собственной инициативе и за это может понести наказание, поэтому, разумеется, не мог здесь менять охрану по всем правилам караульной службы… Он просто поставил человека, которому доверял, и сказал Евдоксии, чтобы его кормили. Так что расчёт Дубыни оказался верным.

И когда наступило время обеда, легатория действительно позвали в дом. Какой-то миг — и Доброслав и Дубыня оказались у порога, громко постучали в дверь.

— Кто там? — спросил женский голос.

— Посланники от регионарха Иктиноса, — отчётливо произнёс Клуд.

Дверь отворилась, язычники вместе с собакой проникли внутрь помещения, сразу же разоружили легатория, оттеснили вглубь комнаты служанку и велели ей позвать госпожу.

Евдоксия плавала в бассейне. Она только что вылезла из него и ступила ногами на подогретый мраморный пол, любуясь своим отражением в бронзовом зеркале. Как вдруг к ней вбежала перепуганная служанка и дрожащим от волнения голосом произнесла:

— Госпожа, там какие-то люди спрашивают.

— Какие люди?! И почему ты без спросу впустила их?

— Но они сказали, что их послал регионарх Иктинос.

— Так что же ты, дура, так испугалась?!

— С ними собака, похожая на волка… И эти люди тут же разоружили охранника и, кажется, уже связали его.

При этих словах в глазах Евдоксии промелькнул страх. Но ничего не поделаешь, надо выходить, если приказывают…

С помощью служанки она быстро оделась и проследовала в комнату, где, связанный, лежал легаторий с кляпом во рту и, ошеломлённый, смешно таращил глаза.

— Прошу, милая, не бояться… Если ты будешь слушаться нас, тебе и служанке, и вот ему тоже ничего не грозит… — тихо, но внушительно сказал Доброслав.

Легко сказать — не бояться: страх не только промелькнул в расширенных глазах Евдоксии, но он в них поселился окончательно. У гетеры чуть- чуть подрагивал подбородок, но от этого лицо её не дурнело, а оставалось прекрасным по-прежнему.