Русская дива - Эдуард Тополь

В машине она спросила:

— Но если евреи так вредны и опасны, почему вы их держите? Почему не отправить их всех в Израиль, как это сделали поляки?

— Очень просто, Анечка, — ответил он, откинувшись к спинке сиденья и кайфуя от того, что она — Анна Сигал! — везет его. — Потому что поляки — антисемиты. А мы нет. Да, евреи нанесли вред России. За это мы выбросим из страны шлак и гниль еврейской нации. А полезные евреи — пожалуйста, пусть живут с нами, Россия большая. И никто их не будет притеснять, поверьте. Если, конечно, они будут держаться в разумных пределах. Разве кто-нибудь притесняет вашего мужа за то, что евреи организовали ГУЛАГ?

— Неужели евреи? — удивилась Анна. — Я думала — Сталин.

— Вот именно! Все кричат: Сталин, Берия, КГБ! А вы читали «Архипелаг ГУЛАГ»? Нет? Так вы прочтете, я вам дам! Солженицыну-то вы верите? Он написал, кто был настоящим автором и организатором ГУЛАГа. А кто стоял за спиной Дзержинского, когда начался первый красный террор? Восемьдесят процентов первого советского правительства были евреи! А вы хотите, чтобы мы их отпустили! Нет, пусть они теперь поработают на Россию и помогут нам исправить недостатки той системы, которую они нам построили!

— Вы, я вижу, тоже диссидент.

— Нет, Анечка, я русский дворянин. И патриот. Диссиденты хотят сломать систему, а я считаю, что Россия еще одну революцию просто не вынесет, надорвется. Я за медленный процесс обновления нашей Родины. С помощью всех, даже евреев. Ведь пока наш «любожид» был скромным журналистом, его никто не трогал…

— Кто-кто? Как вы сказали?

— Ну, «любожид» — это мы его так меж собой прозвали. Можно еще «козложид». Не в этом дело! Пока он был скромным журналистом — пожалуйста! Даже если он иногда шалил на стороне от жены — мало ли, может, он свою еврейскую жену не любит? Но ведь есть же предел!

— Какой? Нет, Олег, я серьезно. Какой бы вы лично установили предел мужским шалостям на стороне от жены?

— Ну, если бы у меня была такая красивая жена, как вы, я бы за измену расстреливал, — сказал Барский совершенно убежденно.

Анна усмехнулась:

— У Пушкина тоже была красивая жена. Говорят, даже самая красивая в Петербурге. Но его донжуанский список, если я не ошибаюсь, — 126 женщин!

— Во-первых, Пушкин араб, — сказал Барский. — А во-вторых, вы помните, чем это кончилось?

Возле метро он гусарски поцеловал ей руку и сделал еще одну слабую попытку:

— Такая теплая ночь! Может, нам просто погулять?

— Олег, — сказала она мягко. — Вы забыли: у меня дома муж!

Он знал, что она врет. Ее муж на очередных ракетных стрельбах в Северодвинске. Вместе, кстати, с министром обороны Устиновым. А дома у нее отец, которого она переселила к себе, и ее золотой эрдельтерьер. Но Барский не стал спорить. Все еще держа ее руку, он сказал:

— Аня, знаете, мой отец был до войны известным композитором. И у него был друг поэт Иосиф Уткин. Кстати, тоже еврей. Так вот, у этого Уткина есть такие стихи:

Нет, что-то есть такое выше —

Разлук и холода в руке.

Я видел вас, и вас я слышал

На лазаретном тюфяке!

И это вас, когда потухло,

Я у груди пронес назад,

Как девочка больную куклу,

Как руку раненый солдат.

Вы на далеком повороте

Не друг, не брат и не родня.

Но — нет! Но нет, вы не уйдете!

Вы не уйдете от меня!..

Барский вдруг прервал себя:

— Ладно, Аня, спокойной ночи! Я позвоню вам через пять дней!

И старательно-прямой походкой морского офицера ушел к станции метро.

Анна, приехав домой, оттолкнула радостно встречавшего ее золотого эрдельтерьера, молча прошла мимо отца к себе в спальню, стянула платье, швырнула его в ванной в грязное белье и, встав в туалете на колени перед унитазом, деловито сунула два пальца в рот и заставила себя исторгнуть все, что ела и пила в ресторане. Потом долго полоскала рот и отмывалась под душем, словно не только танцевала с Барским, но и спала с ним.

Но и после всех этих процедур в голове бился рефрен:

«Но нет, но нет, вы не уйдете,

вы не уйдете от меня!»

Она набросила халатик и вышла к отцу, который сидел в гостиной с какой-то книгой.

— Папа, у нас есть что выпить?

— Еще сколько! — усмехнулся он, встал и пошел на кухню к холодильнику.

Холодильник был сверху донизу забит бутылками «Нарзана». Анна улыбнулась: этот уникальный способ лечения от алкоголизма она позаимствовала у одного из своих бывших клиентов — алкоголика-таксиста, который не выходил на работу, не выпив пол-литра водки. На протяжении восьми лет он каждый день осушал перед сменой пол-литровую бутылку и после этого двенадцать часов возил по Москве пассажиров без всяких аварий. Но потом что-то случилось или, как объяснял он Анне, просто кончился в нем запас «антиалкогольных изотопов». И он разбил машину, врезавшись в телеграфный столб, когда в кабине сидел его трехлетний сын. По счастью, и сын, и отец-шофер остались живы. «Но я понял, что все, это Божий указ, пора завязывать! — сказал Анне шофер. — Я забил холодильник «Нарзаном» и велел жене запереть меня в квартире и никуда не пускать. И каждый час, как только мне смертельно хотелось выпить, я открывал холодильник, видел там эти проклятые бутылки «Нарзана» и пил его вместо водки. Одну-две бутылки за раз, ага! И что вы думаете? За две недели я вымыл из себя всю алкогольную заразу! И теперь не пью ни грамма, и даже не тянет. А они хотят упечь меня на пять лет за то, что я разбил машину таксопарка. Но разбил же не я! Разбил тот алкоголик, которому они восемь лет давали эту машину, не проверяя! А я уже не тот, я уже трезвенник!»

Анна применила тот же способ. Она вынесла из квартиры все спиртное, включая свои духи и одеколоны, забила холодильник «Нарзаном» и приказала эрдельтерьеру не выпускать отца из квартиры. Первые четыре дня были самыми тяжелыми — отец бесновался, матерился и грозился выпрыгнуть с балкона или перебить всю посуду. Но пес, лежа посреди квартиры, сторожил каждый его шаг. И стоило отцу приблизиться к входной или балконной двери, как эрдельтерьер издавал тихий предупредительный рык. А когда отец все-таки подошел однажды к двери, пес тут же оказался между ним и этой дверью и зарычал уже всерьез. Но отец сгоряча обругал собаку матерно и протянул руку к дверной ручке. И в тот же миг пес взял кисть этой руки в свои гигантские челюсти и чуть прижал — не больно, но жестко, как клещами. И зарычал, глядя отцу в глаза матово-карими умными глазами.

После этого отец не подходил даже к горке, где стояла фарфоровая посуда. Он пристрастился к чтению. У Анны и Аркадия была прекрасная библиотека, вся стена в книгах, и отец — механик по призванию — увлекся научной фантастикой. Циолковский, Азимов, Ефремов, Брэдбери. Когда жажда по спиртному была уже выше его сил, он открывал холодильник и пил «Нарзан», утоляя хотя бы рефлекс поглощения жидкости. Еще через две недели Анна не узнала своего отца — он расправил плечи, помолодел, поднял заносчиво голову и стал с интересом разглядывать из окна прохожих женщин.