Крымская кампания 1854-1855. Трагедия лорда Раглана - Кристофер Хибберт

19 апреля Канробер отправился к Раглану и заявил ему, что передумал. Захват этих русских фортов, как он теперь полагал, «мало способствует общему успеху союзников».

Тогда Раглан понял, что Канробером движет не что иное, чем собственная нерешительность или нежелание помочь союзникам. Поэтому на совещании 23 апреля он уже с заметной иронией выслушал очередное предложение французов начать штурм города в конце месяца, после двухдневной артиллерийской подготовки. Раглан немедленно согласился. Тогда, видимо поняв, что поспешил, Канробер зачитал ему выдержку из письма императора, в котором тот инструктировал французское командование «не связывать себя окончательными обязательствами». Теперь Раглан был уверен, что к моменту окончательного штурма француз снова найдет причины для очередной задержки.

Так и получилось. Через два дня после беседы с Канробером и за день до начала бомбардировки к нему приехал генерал Ниел. Он показал английскому командующему письмо, в котором говорилось, что 10 мая планируется прибытие свежих резервов французских войск из Константинополя. Ниел предложил в очередной раз отложить начало штурма до прибытия подкреплений. Про себя Раглан отметил, что письмо из министерства французского морского флота было датировано 7 апреля. Это значило, что уже по крайней мере неделю назад француз знал о его содержании. Однако теперь, когда он догадывался о причинах, побуждавших союзников медлить с началом штурма, у него не было иного выхода, кроме как «с глубоким сожалением согласиться с их решением». Хорошо понимая, что французы теперь рассматривают англичан всего лишь в качестве «младших партнеров», Раглан сознавал, что у него нет мер эффективного давления на них. Несмотря на то что состояние здоровья его солдат «соответствовало ожидаемому в полевых условиях», англичан было значительно меньше, чем французов; к тому же они были гораздо хуже оснащены. Даже если бы политические соображения потребовали от английских войск предпринять самостоятельные действия, они просто физически не были бы на это способны из-за собственной малочисленности. По меткому выражению капитана Биддульфа, англичане были вынуждены «играть партию второй скрипки», даже если эта роль им не нравилась.

Генерал Боске заявил: «Франции скоро придется воевать одной». И это почти соответствовало действительности. Французские солдаты были больше заинтересованы в продолжении войны, чем англичане, армия которых намного слабее. Об этом знали и русские. Французские солдаты заслужили уважение противника, который предпочитал действовать на более узком участке траншей англичан.

«По-моему, я никогда и ни от чего прежде не уставал так, как сейчас», – вспоминал английский офицер, храбро провоевавший всю кампанию. Рекруты производили «удручающее впечатление». Транспортируя орудие из Балаклавы, один из них со вздохом сказал артиллеристам: «Лучше отвезите эту пушку назад, домой, а оттуда вместо нас привезите новую партию идиотов». Подобные едкие замечания не были редкостью.

Испытывая нечто вроде ревности к растущему авторитету французов и вместе с тем понимая собственную слабость, в британской армии снова стали относиться к союзникам как к «болтунам и позерам». Один из артиллерийских офицеров заметил: «Они ничем не лучше нас как солдаты. Все это сплошь болтовня и бравада. Единственные настоящие командиры у них – это генералы Боске и Пелисье, командир 1-го корпуса. А Канробера я вообще бы переименовал в Немощного Роберта[32]».

Недовольство англичан своими союзниками достигло апогея после событий 4 мая, явившихся катастрофой для генерала Канробера.

Русские всегда помнили о необходимости контролировать Керченский пролив, ключ к Азовскому морю. Непогода и сильное течение не позволили им перегородить его, затопив там свои корабли. Однако пролив простреливался мощным огнем артиллерийских батарей с крымского берега.

29 апреля генерал Канробер согласился с предложением Раглана провести рейд против русских батарей, нацеленных на пролив. В случае удачи это открыло бы кораблям союзной эскадры выход к Севастополю. Однако уже через несколько часов французский генерал, как обычно, засомневался в успехе. Он сообщил Раглану, что получил донесение от своего агента, в котором тот предупреждает, что силы русских в Керчи насчитывают не 9 тысяч солдат, как считалось раньше, а 27 тысяч. Он снова предложил отложить операцию. Лорд Раглан попытался рассеять опасения Канробера, аргументируя свою правоту следующими соображениями, изложенными на прекрасном французском языке:

Лорд Раглан пытался более настойчиво, чем обычно, отстаивать свою точку зрения, так как он собирался отправить в Керчь 3 тысячи своих лучших солдат под командованием генерала Джорджа Брауна. Сюда должны были войти горная бригада, 700 морских пехотинцев, несколько рот стрелковой бригады и лучшие инженеры. Обуреваемый дурными предчувствиями, Канробер все же согласился направить в рейд более 7 тысяч своих солдат. Экспедиционный корпус был загружен на корабли вечером 3 мая. Для того чтобы обмануть противника, флотилия сначала взяла курс на Одессу, а с наступлением темноты повернула в сторону Керчи.

Через несколько часов в ставку Раглана прибыл генерал Канробер, который «находился в состоянии крайней взвинченности». Командующий английской армией встретил его усталой улыбкой. Он, казалось, ожидал визита своего французского коллеги и знал, что тот собирается ему сообщить.

Всего неделю назад между Варной и Крымом была налажена связь по подводному кабелю, и теперь французский император имел полный доступ к тому, что полковник Стерлинг назвал «новым средством для распространения глупости». Канробер показал Раглану телеграмму, в которой ему предписывалось дождаться прибытия из Константинополя резервной армии. Кроме того, Канробер получил указание немедленно отменить приказ о рейде в Керчь.

Это случилось около десяти часов вечера. В течение следующих трех часов Раглан убеждал француза не отменять прежнего приказа до тех пор, пока тот «не поймет, что у него нет другого выхода». В полной уверенности, что ему по крайней мере один раз удалось настоять на своем, Раглан отправился спать. Без четверти два в штаб буквально ворвался французский адъютант с письмом Канробера и новой телеграммой от императора.