Завет, или Странник из Галилеи - Нино Риччи

Конечно, мне нелегко складно рассказывать, о чем я думал. Но я так чувствовал. Я думал о Хураме и о Мории, как она теперь изменилась.

Я ходил слушать Еша снова и снова. Постепенно то, что он говорил, становилось мне понятнее. Жизнь всегда легка для богатых и совсем не легка для бедняков, которые, может быть, заслуживают лучшей доли. Он говорил о том, что люди никогда не упускают случая повыставляться друг перед другом и взять верх или унизить того, кто слабее. Многое из того, о чем он говорил, шло вразрез с тем, что принято было считать правильным, чему нас всех сызмальства учили. У него был свой путь, по которому он подводил нас к пониманию сути вещей. Он как бы шел все время рядом с тобой, а потом вдруг раз — и пропадал за поворотом, а ты оказывался лицом к лицу с истиной, которая вдруг открывалась тебе и была проста, как камень.

Однажды он обратился к кому-то в толпе, спросив, какому богу тот молится. Тот человек ответил, что он молится Августу. После смерти его объявили богом, и всем приказано было молиться ему.

— Ну да, — сказал Еша, — он ведь очень силен.

Однако после этого Еша заговорил с нами о том, что же на самом деле сделал Август. Все отвечали, что он правил миром и построил много городов. А когда Август умер, говорят, с небес спустилось облако, которое забрало его. Еша не возражал, а слушал внимательно. Потом он спросил, сколько человек из нас смогли бы построить дом, если бы имели нужные инструменты. Оказалось, что все могут это сделать. Он продолжал. А сколько людей могли бы сражаться, если бы имели оружие? А сколько смогли бы построить дорогу? И так он спрашивал обо всем, что прославило Августа. Но потом Еша спросил, кто из нас смог бы сделать птицу. Все замолчали. А цветок? А дерево? Может ли Август сделать цветок или дерево? А может ли Август сделать то, что делает маленькое проросшее зернышко?

Он не говорил больше ничего, потому что такие разговоры могли быть приняты за государственную измену, но и так всем было ясно, что Август не бог, по крайней мере по мнению Еша. И каждый из стоящих вокруг него был рад услышать это, так как по-настоящему никто не считал Августа богом.

А тем временем Еша продолжал:

— Подумайте о Боге, который могущественен и силен, он самый могущественный из тех богов, о которых вы когда-либо слышали. А теперь подумайте о Боге в тысячи раз могущественнее того, о котором вы только что подумали. Но даже сейчас вы не можете представить себе могущество истинного Бога, о котором я хочу вам сейчас рассказать.

Мы ждали, что он сейчас заговорит о еврейском Боге, его часто представляли очень могущественным. Евреи называли его Яхве. Я знал, между прочим, что евреям не позволено часто называть Бога по имени. Угадав наши мысли, Еша заговорил с нами о том, что неправильно считать, что есть Бог для евреев, а есть еще один — для сирийцев или для греков.

— Не кажется ли вам, — говорил Еша, — что в этом нет смысла. Что же, этим богам придется ссориться между собой прямо на небесах, и чем тогда небеса будут лучше земли?

Все решили, что Еша говорит очень разумно. И действительно, править на небесах, соглашались все, должен один Бог. До прихода римлян мы поклонялись такому всемогущему богу, имя его было Хаддад.

Спустя некоторое время Мория родила сына. Хурам дал ему имя в честь нашего отца — Нааман. Он сдержал свое слово: сразу после родов отвел Морию в город и сделал там для нее документ, который давал ей свободу. Я ждал, что после этого Мория уйдет ко мне, но оказалось, она не только не собиралась уходить от Хурама, но почему-то заимела на меня зуб.

— Пусть Симон следит за свиньями один, — сказала она Хураму, хотя ходить за скотиной была ее работа, — я ведь должна смотреть за ребенком.

Вскоре вся работа по хозяйству была взвалена на мои плечи, у Мории на все была отговорка — ее ребенок. Я был готов выкрасть у нее этого ребенка и сбежать с ним. Ведь я был его отцом. Но Мория, словно волчица, кружила вокруг младенца и не спускала с него глаз ни днем ни ночью.

Однажды я услышал, как Мория говорила Хураму:

— Симон смотрит на меня так, как не должен смотреть на жену своего брата.

Сердце мое упало. Я тут же понял, чего боялась Мория. Она не хотела снова лишиться ребенка. А ведь если бы Хурам как-нибудь узнал правду, он убил бы и ее, и младенца. Она знала это наверняка, значит, у нее не оставалось другого выбора, как только поссорить нас с братом. Брат не будет доверять мне, значит, и не поверит, если я вдруг захочу проболтаться и выдать тайну. Мне стоило бы рассердиться на нее, но я вспомнил то, о чем Еша говорил людям. Я подумал: у Мории до сих пор не было в жизни ничего, она была рабыней, а теперь у нее появились дом, и сын, и муж.

Хурам ни словом не обмолвился о том, о чем говорила ему Мория. Но я понял, что он ей поверил. Мне не разрешалось больше находиться вместе с ними в доме. Хурам не объяснял мне, почему он так решил. Мории же запрещалось выходить из дома без присмотра. Лишь однажды я видел, как она шла умываться к колодцу, но и тогда Хурам велел ей закутаться в шаль. Теперь я даже с трудом мог вспомнить, как она выглядит. Возможно, надо было бы выбросить ее из головы, но, скажу честно, я не мог этого сделать; мысли о ней причиняли мне боль. Я думал о Мории и о ребенке, которого я не мог увидеть, поскольку он находился в доме Хурама. Мне теперь с трудом верилось, что когда-то мы были с ней в постели, что она — та самая девушка, от которой я должен теперь отводить взгляд, если случайно увижу, как она идет к колодцу.

Единственное, что мне теперь доставляло радость, были встречи с Еша у озера, он по-прежнему разговаривал там с народом, и я всякий раз не мог дождаться, когда он придет снова. Я приходил на берег, захватив с собой еду, и там вместе с остальными слушал Еша. О нем рассказывали много удивительного, но удивительнее всего были истории, которые рассказывал он сам. О несчастных богачах и о несчастных бедняках, о крестьянах, которые поступали неправильно, и о крестьянах, которые поступали очень разумно. Я, конечно, понимал не все из того, о чем он говорил. Но больше всего мне нравилось, когда он рассказывал о Царстве, которое создал его Бог. Еша говорил, что все мы, если очень захотим, сможем попасть туда. Он очень здорово рассказывал о нем. Это было место, где правят совсем не такие люди, которые правят у нас, я хочу сказать, что даже бедняк может в нем быть правителем, а не только царь. Те люди, которые имеют мало имущества, там в большом почете, а богачи попадают в него с большим трудом. Когда он говорил о том, где находится это Царство, я понимал, что оно должно быть где-то совсем рядом, может быть, даже где-нибудь в наших лесах есть такое потаенное место. Еша спрашивали, конечно, об этом, но он никогда не давал точного ответа, нам нужно было самим додуматься, где его найти. И по-моему, он специально говорил с нами именно так: он вроде бы и подталкивал нас, но и давал возможность выбрать — двигаться дальше самим или вернуться. Я бы с удовольствием пошел с ним туда, куда он укажет, пошел бы в то Царство, как бы далеко ни пришлось идти, ведь здесь, в родном доме места для меня уже не осталось.