Перекрестный галоп - Дик Фрэнсис

Я снова прислушался. Пару раз удалось расслышать ее движения, но звук доносился издали и не походил на сдавленный плач. И еще я не слышал ее дыхания. В каждом ряду располагалось по десять стойл, и я решил, что находится она где-то в третьем от кладовой, а может, и дальше. Может, в том же стойле, где держали меня.

Я снова взглянул на часы. 4.59.

Еще шесть минут — и приедет машина. Я надеялся на это.

Вынув голову и плечи из оконного отверстия, я медленно двинулся вдоль ряда стойл, считая двери. Точно помню, что мне пришлось перебираться через пять стен прежде, чем добрался до кладовой. Отсчитал четыре двери, затем остановился. Моя темница — следующая.

Будет ли там охрана? Страж?..

Я так и застыл как вкопанный и почти не дышал. Даже не осмеливался взглянуть на циферблат часов, опасаясь, что подсветка может выдать.

Так и ждал в темноте, отсчитывая про себя секунды: Миссисипи один, Миссисипи два, Миссисипи три, ну и так далее. Как делал прежде.

Я ждал, и ждал, и уже начал сомневаться, что Ян приедет. На третьей минуте досчитал уже до Миссисипи двадцать, как вдруг услышал протяжный условный гудок. Молодец, Ян, хороший парень.

И тут в стойлах, ярдах в двадцати от меня, началось какое-то движение. До этого момента там кто-то тихо сидел в темноте, но теперь я слышал шаги, они удалялись к дому. Вот человек, похрустывая гравием, перешел площадку. И я услышал, как он окликнул кого-то, спросил, откуда шум. И собеседник ему ответил, вот только я не разобрал, что именно.

Я быстро подошел к двери в стойло, отодвинул засовы. Они заскрипели, но отсюда до дома было достаточно далеко и не слышно. Дверь распахнулась.

— Мам, — шепнул я в темноту.

Ответа не было.

Я стоял и прислушивался, пытаясь унять бешеное биение сердца.

Потом услышал слабый стон, но он доносился откуда-то слева. В этом стойле ее не было, наверное — в соседнем.

Я осознавал необходимость действовать как можно быстрей, но поиски мои должны остаться незамеченными. Стремительно прошел вдоль ряда стойл, осторожно отодвигая засовы на верхней половинке каждой двери и шепотом окликая маму.

Она оказалась во втором стойле от конца, ближе к тому месту, где сидел охранявший ее человек, и ко времени, когда ее нашел, я сильно сокрушался о том, как долго шли эти поиски.

Ян уже наверняка развернулся и тронулся в обратный путь. Пять минут — это очень долго, особенно когда просто сидишь и ждешь, что с тобой случится что-то ужасное, и одновременно надеешься, молишься, чтобы этого не случилось. Ян, должно быть, страшно нервничал, сидя в машине, то и дело поглядывал на часы, стрелки которых, казалось, застыли на месте. И если уехал чуть раньше, я не имел права винить его.

Но вот наконец я открыл дверь и окликнул маму, и она умудрилась что-то пробормотать мне в ответ достаточно громко.

— Т-с-с, — сказал я, направился на звук и опустился на левое колено. В стойле царила полная тьма. Я снял одну черную шерстяную перчатку. Поводил рукой из стороны в сторону и на ощупь нашел ее.

Рот у мамы был залеплен скотчем, руки и ноги связаны плотными пластиковыми лентами, в точности как тогда у меня. К счастью, ее не стали приковывать цепью к стене, она просто сидела на холодном полу рядом с дверью, привалившись спиной к деревянной панели.

Я осторожно, чтобы не звякнула, опустил саблю на бетонный пол, снял рюкзак, раздернул на нем молнию. Нож Яна с изогнутым лезвием легко перерезал пластиковые узы, сковывающие руки и ноги матери.

— Только тихо, очень тихо, — наклонившись, шепнул я ей на ухо. И подумал: лучше уж не отдирать от ее губ кусок скотча, до тех пор пока мы не уберемся отсюда подальше. — Давай, пошли.

Я помог ей подняться на ноги и уже наклонился за рюкзаком, как вдруг она обняла меня. Да так крепко, что я едва не задохнулся. Обняла и заплакала. Уж не знаю, отчего — от боли, страха или радости, — но я чувствовал ее слезы на лице.

— Отпусти, мам, — прошептал я ей на ухо. — Нам надо выбираться отсюда.

Она немного ослабила хватку, но не отпустила, крепко держала за левую руку. Я отодвинул ее от себя, перекинул лямку рюкзака через правое плечо. Наклонился за саблей, и тут она привалилась ко мне, и я потерял равновесие и задел саблю бесчувственной правой ступней. Она отлетела в сторону с характерным металлическим звоном, прозвучавшим, как мне показалось, страшно громко в этом замкнутом пространстве. Но, возможно, звука этого не было слышно снаружи, на расстоянии десяти шагов.

А может, там, снаружи, как раз на расстоянии десяти шагов, кто-то был?

Я наклонился, взял саблю и повел мать к двери.

К этому времени Ян уже должен был завершить свое пятиминутное задание, и я надеялся, что он благополучно вернулся домой и сидит сейчас у телефона, ждет моего звонка, в полной готовности прислать на выручку кавалерию, если что-то пойдет не так. Но где же мои враги? Все еще у ворот? Или вернулись?..

Мы с мамой вышли во двор, она так и повисла у меня на левой руке, не желая отпускать ни на секунду.

Ни криков, ни топота бегущих ног — лишь тьма и тишина ночи. Но враг был где-то здесь, наблюдал и ждал и имел передо мной численное превосходство. Пора уходить, и поскорей.

Тот, кто бьет и убегает, до завтрашней схватки доживает.

Мне еще никогда не приходилось убегать.

Нам удалось пройти по двору до середины, я решил воспользоваться кратчайшим путем — мимо навозной кучи и через проход, — как вдруг вспыхнули фары припаркованной у дома машины. И мы оказались в их лучах.

И тот, кто сидел в этой машине, не мог не увидеть нас.

— Беги! — крикнул я матери, но бег не был сильной ее стороной, даже в моменты смертельной опасности. До дверцы в проход оставалось каких-то десять ярдов, но я не был уверен, что мы успеем. Я потащил ее за собой, и тут у нас за спиной развернулся весь этот кошмар.

Раздались крики, топот ног, бегущих по гравию возле дома.

Грянул выстрел, потом еще один.

Дробинки от охотничьего ружья точно жалом жгли шею и спину, но основной удар принял на себя рюкзак. Стрелок находился слишком далеко, чтоб нанести существенные повреждения, но он подходил все ближе, причем быстро, и все из-за медлительности мамы.

Но вот мы добрались до прохода, и я распахнул дверцу, втолкнул мать, прикрывая ее собой, и оба мы едва не упали, споткнувшись о пластиковый ящик.

— Мам, прошу тебя, — уже громко сказал я ей. — Иди по этому проходу до конца. Выйдешь и там где-нибудь спрячешься.

Но она не отпускала мою руку. Была слишком напугана, чтоб двигаться. Научить молодых бойцов не впадать в ступор под огнем — то была распространенная проблема в армии. И получалось не всегда, так что уж винить мать я никак не мог.

Грохнул еще один выстрел, где-то позади с треском отлетела дверная планка. Уже ближе, подумал я. Даже слишком близко. Теперь стрелок находился совсем рядом, и грянул еще один выстрел. Он угодил в деревянную крышу у нас над головами, осыпав дождем мелких осколков и щепок. Наверное, я ошибался, думая, что они хотят взять меня живым.