Годы риса и соли - Ким Стэнли Робинсон

Иванг не ответил.

– Буддисты – многобожники, – сказал кто-то. – Вроде язычников, которых Мухаммед обратил в Аравии.

Бахрам вышел перед ними.

– «Нет принуждения в религии», – горячо произнёс он. – «У вас – ваша вера, а у меня – моя вера». Так нам говорит Коран!

Гости наградили его холодными взглядами.

– Ты что же, не мусульманин? – спросил один.

– Я мусульманин! И вы бы это знали, если бы посещали мечеть Шердор! Я никогда вас там не видел, где вы молитесь в пятницу?

– В мечети Тилля-Кари, – ответил кади, начиная злиться.

– Очень интересно, ведь в медресе Тилля-Кари собирается шиитский кружок, выступающий против Надира.

– «Аль-куфу миллатун вахида», – сказал один из них.

Контраргумент, как называли это теологи. Все неверующие принадлежат к одной религии.

– Только дигараз может обратиться с жалобой в суд, – огрызнулся Бахрам. «Дигаразами» назывались те, кто говорит без злобы и желчи, непредвзятые мусульмане. – Ты не подходишь.

– Вы тоже, юноша.

– А ну-ка, послушайте! Кто вас прислал? Вы идёте поперёк закона об амане, кто дал вам на это право? Убирайтесь! Вы даже не представляете, как много этот человек делает для Самарканда! Ваши выпады – выпады в адрес самого Сайеда Абдула, самого ислама! Убирайтесь вон!

Кади не двинулись с места, но в их глазах сверкнула настороженность.

– Поговорим будущей весной, – пообещал старший кади, бросив последний взгляд на аман Иванга.

Махнув рукой, точь-в-точь как хан, он вышел на узкую базарную улочку, и остальные последовали за ним.

Долгое время товарищи молча стояли в лавке, чувствуя неловкость. Наконец Иванг вздохнул.

– Разве Мухаммед не писал законов о том, как нужно обращаться с людьми в дар аль-исламе?

– Законы писал Бог. Мухаммед только пересказал их.

– Все свободные мужчины равны перед законом. Женщины, дети, рабы и неверующие – равны чуть меньше.

– Они тоже равны, просто у них есть свои особые права, защищённые законом.

– Не так много прав, как у свободных мусульман.

– Они слабее, и потому их права не так обременительны. Все они находятся под защитой свободных мусульман, соблюдающих Божьи законы.

Иванг поджал губы. Наконец он сказал:

– Бог – это сила, наполняющая всё. Это форма, которую принимают вещи в движении.

– Бог – это любовь, наполняющая всё, – согласился Бахрам. – Так говорят суфии.

Иванг кивнул.

– Бог – математик. Великий и тонкий математик. Как наши тела рядом с грубыми печами и перегонными кубами вашей мануфактуры, так божья математика рядом с нашей математикой.

– Так ты согласен, что Бог есть? Я думал, Будда отрицал существование Бога.

– Я не знаю. Пожалуй, некоторые буддисты скажут тебе, что Бога нет. Бытие возникает из пустоты. Сам я не знаю, что и думать. Если всё сущее объемлет одна лишь пустота, то откуда берётся математика? Сдаётся мне, она могла возникнуть лишь как результат чьей-то мысли.

Бахраму было неожиданно слышать это от Иванга. И он не понимал до конца, насколько искренне говорил Иванг, учитывая состоявшийся только что разговор с кади из Тилля-Кари. Хотя его слова имели смысл, ведь невозможно представить, чтобы такая сложная и восхитительная вещь, как наш мир, могла быть сотворена без участия великого и любящего Бога.

– Приходи в суфийскую общину и послушай, что говорит мой учитель, – сказал наконец Бахрам и улыбнулся, представив большого тибетца в их кружке.

Учителю он наверняка понравится.

Бахрам возвращался домой через караван-сарай у западной границы, где разбили лагерь индуистские торговцы, пахнущие ладаном и молочным чаем. Бахрам выполнил поручение Калида, купив для него благовония и мешочки с кальцинированными минералами, а затем увидел Дола, приятеля из Ладаха, присоединился к нему, сел рядом, и некоторое время они пили чай, а потом перешли на ракси, и Бахрам разглядывал его подносы со специями и маленькими бронзовыми статуэтками тонкой работы. Он указал на фигурки.

– Это ваши боги?

Дол посмотрел на него удивлённо и весело.

– Некоторые из них – боги, да. Вот Шива, вот Кали-разрушительница, вот Ганеша.

– Бог в виде слона?

– Так мы его изображаем. Но они могут принимать и другие формы.

– Но слон?

– Ты когда-нибудь видел слона?

– Нет.

– Это внушительные создания.

– Я знаю, что они большие.

– Дело в другом.

Бахрам отхлебнул чаю.

– Мне кажется, Иванг может принять ислам.

– Проблемы с аманом?

Дол рассмеялся, увидев выражение лица Бахрама, и протянул ему кувшин с ракси.

Бахрам послушно выпил, но затем продолжил:

– Думаешь, так можно? Менять веру?

– Многие меняли.

– А ты мог бы? Мог бы сказать, что есть только один Бог? – жестом он показал на статуэтки.

Дол улыбнулся.

– Все они – части Брахмы. Великий бог Брахма стоит за всем, и всё в нём едино.

– Выходит, и Иванг может изменить веру. Возможно, он уже верит в единого Бога, Бога всех Богов.

– Возможно. Разным людям Бог показывается по-разному.

Бахрам вздохнул.

Бахрам только вошёл в ворота их комплекса и собирался рассказать Калиду о происшествии у Иванга, как двери химической мастерской распахнулись и оттуда высыпали люди, а за ними – кричащий Калид, удиравший от густого облака жёлтого дыма. Бахрам повернул и бросился к дому, чтобы забрать Эсмерину и детей, но они уже выскочили на улицу и бежали к воротам, и Бахрам побежал вместе с ними. Люди кричали, а потом, когда облако накрыло их с головой, упали на землю и поползли, как крысы, кашляя, хрипя, отхаркивая и рыдая. Они скатились по склону холма; в глотках и глазах горел пожар, лёгкие ныли от едкого запаха ядовитого жёлтого облака. Почти все последовали примеру Калида и с головой окунулись в реку, выныривая лишь для того, чтобы сделать несколько быстрых вдохов, а затем снова спрятаться в воду.

Когда облако рассеялось, Калид немного пришёл в себя и начал ругаться.

– Что это было? – сказал Бахрам, продолжая кашлять.

– Взорвался тигель с кислотой. Во время испытаний.

– Каких испытаний?

Калид не ответил. Постепенно едкая боль от ожогов на нежных мембранах стала затухать. Рабочие, промокшие и несчастные, возвращались на мануфактуру. Калид оставил несколько человек наводить порядок в мастерской, и Бахрам поплёлся за ним в его кабинет, где Калид переоделся и умылся, а затем записал что-то в своей большой тетради – скорее всего, результат неудачного опыта.