Настоящая любовь и прочее вранье - Уитни Гаскелл

Я растянула губы в сухой улыбке, представив, как гоняюсь за Джеком, пуляю камнями в его окна и ору во весь голос, как Дастин Хоффман, разогнавший свадьбу в конце «Выпускника». Что за бред!

Бред? А может, не совсем?

В голову пришла странная мысль, словно облако, медленно плывущее по летнему небу. Та самая мысль, которую следовало бы немедленно прогнать и никогда не пускать обратно… если бы… если бы я из чистого отчаяния не схватилась за нее обеими руками. Разумеется, план был совершенно идиотский, но он мог оказаться единственным шансом вновь завоевать человека, которого я полюбила. Если я не могла заставить Джека поговорить со мной по телефону, значит, нужно встретиться с ним лицом к лицу и делать все – стучать в дверь или бросать камешки в окно, пока он не согласится выслушать меня. А для этого было необходимо лететь в Лондон.

Я оглядела квартиру. Две дюжины коробок, уже набитых моими вещами. Через пять дней придут грузчики. Одни заберут мебель на склад, другие унесут коробки, а в сумочке лежит билет в один конец до Чикаго, где я начну новую жизнь. Как, спрашивается, я ухитрюсь втиснуть путешествие через океан в такое насыщенное расписание? А если не сумею вернуться вовремя? Секретарь Джека сказала, что он уехал по делам… что, если он пробудет в отлучке больше, чем несколько дней? Если я проделаю такой длинный путь только для того, чтобы ждать неделю, а то и дольше, прежде чем увижу его? Если все же загоню в угол, а он откажется со мной говорить? Если буду стоять под его домом, а он появится под руку с хихикающей, худой как палка блондинкой? Нет, просто безумие заранее готовиться к боли и издевательствам, ставя одновременно под удар все планы на будущее в Чикаго… ведь так? Ну, разумеется.

Полчаса спустя я зарезервировала билет на лондонский рейс «Бритиш эйрлайнз», вылетающий через несколько часов и стоивший так дорого, что мне до конца жизни придется сидеть на строжайшей диете. Я действовала в такой спешке, что совершенно ополоумела, не в силах сообразить, какие вещи взять с собой. Просто швыряла в чемодан каждую более-менее приличную вещь, чистую или грязную, даже не задаваясь вопросом, понадобятся ли в зимнем Лондоне красный свитер без рукавов или черный полотняный сарафан. Макс, ответивший на мой отчаянный звонок, пообещал встретить грузчиков, если я не успею обратно вовремя. Он появился в самый разгар маниакальных сборов и несколько минут наблюдал со смесью сочувствия и неприкрытого восхищения, как я легла на пол в поисках тех вещей, которые, по моему мнению, необходимы для короткой поездки.

– Думаешь, я спятила? – неожиданно осведомилась я, прерывая лихорадочные поиски пропавшего паспорта.

Макс покачал головой и крепко обнял меня, как в старые времена, когда между нами еще не стоял тот вечер.

– Думаю, что ты храбрая, – прошептал он мне на ухо и, заглянув мне за плечо в очередную разоренную коробку, обрадовался: – Вот он, твой паспорт, наверху груды каталогов «Поттери Барн». Погоди… ты сохранила старые каталоги «Поттери Барн»? Клер, вот этому уже четыре года.

– О, мой паспорт! – выкрикнула я. – Спасибо, спасибо, спасибо. Да где же, черт возьми, моя косметичка?

– Я смываюсь, пока меня не завалило мусором. Желаю удачной поездки, и позвони, расскажешь, как все было, ладно? Это самое меньшее, чего я заслуживаю, поскольку мне придется разбирать и укладывать весь этот кошмар, – пробормотал Макс, прежде чем исчезнуть и оставить меня одну.

Когда я, наконец, ухитрилась запихнуть все требуемое для любой ситуации, которая только могла возникнуть: от долгой госпитализации до неожиданной поездки на Багамы, – то застегнула чемодан и попыталась его поднять. Если бы мне удалось вытащить его из квартиры и в следующие пять минут поймать такси, был шанс успеть на самолет. И думать не хотелось, что будет, если я опоздаю. На моей карточке «Виза» не осталось денег на другой билет.

Я стащила чемодан на четыре пролета, покачиваясь под его весом, вне себя от волнения вылетела на улицу и заметила отъезжавшее от обочины такси.

– Такси! – взвизгнула я, сбегая с крыльца и таща за собой чемодан в напрасной попытке остановить машину.

И в этот момент, который может быть охарактеризован исключительно как космический катаклизм или справедливое наказание за покупку дешевки за двадцать долларов в магазине распродаж, молния разошлась, и битком набитый чемодан фонтаном выплюнул вещи на грязный обледеневший тротуар. Вскоре я оказалась посреди груды платьев, свитеров, белья…

– Не-ет! – взвыла я, переводя растерянный взгляд с раскуроченного чемодана на летящее по мостовой такси. Но было поздно. Я наклонилась над исторгшим тряпки чемоданом, тщетно дергая за молнию и соображая, нельзя ли исправить положение английскими булавками или скотчем. И с упавшим сердцем поняла, что дело плохо. Этот чемодан сегодня не полетит в Лондон, впрочем, как и я. Мне ни за что не успеть найти другой, поприличнее, заново собраться и успеть в аэропорт вовремя. А тот абсурдно дорогой билет, на который я ухнула последние деньги? Абсолютно проигрышный вариант «никакого-возврата-денег, билет-не-подлежит-обмену, не-опоздайте-на-рейс-иначе вас-поимеют-по полной».

«Не может же так все кончиться», – мрачно раздумывала я. Отважные героини фильмов обязательно успевают на самолет, и получают обратно потерянного было парня, всего лишь особым образом сморщив носик и улыбнувшись. И, уж конечно, ни одна из них не встанет над разоренным чемоданом, потерпевшая поражение и одинокая, в окружении всего имеющегося в наличии нижнего белья, разбросанного по заплеванному нью-йоркскому тротуару.

Дрожа от унижения и обиды, я встала на колени перед чемоданом и принялась совать в него вещи, гадая, как, черт возьми, дотащить эту штуку до квартиры. Оставить здесь и подняться наверх, за мешком для мусора? Невозможно. К тому времени, как я вернусь, здешние бомжи и пьяницы растащат все до последней тряпки, и наутро их дамы будут щеголять в моем пляжном саронге и нижнем белье из «Тайны Виктории».

– И какого дьявола мне теперь делать? – вслух спросила я, жмурясь от слез. Но тут же постаралась взять себя в руки и покачала головой.

Ну нет. На этом фильм не кончится! Я просто оставлю здесь проклятый чемодан и полечу налегке. Ну и что, если потеряю всю свою одежду? Это всего лишь тряпки, которые легко заменить!

Я снова принялась перебирать вещи, пытаясь собрать столько чистого белья, чтобы хватило на всю поездку. Значит, так: еще захвачу любимую фланелевую пижаму и два дорогущих кашемировых свитера, которые прекрасно поместятся в сумку.

Но, не успев подняться, я вдруг ощутила, что за спиной кто-то стоит. А в следующий миг прозвучал знакомый голос, в котором слышалась ирония:

– Я помогу тебе с чемоданом, если пообещаешь не бросаться на меня с электрошокером.

Я кое-как повернулась и вытаращила глаза, испугавшись, что переживаю нечто вроде нервного срыва, вызванного постоянным стрессом, в котором пребывала с самого Рождества, и что взрыв чемодана был последней библейской соломинкой, сломавшей спину верблюда, а результатом стали глюки. Потому что могла поклясться всеми святыми: передо мной стоял Джек, как всегда, красивый, хоть немного помятый и уставший, в выцветших «ливайсах» и синем коротком пальто. Во всяком случае, ЭТО выглядело Джеком, говорило, как Джек, и было так близко, что я могла при желании коснуться обтянутого джинсой колена. Но видение не могло быть Джеком… или могло?