Давай никому не скажем - Агата Лель

— Да-да. Только тогда про семью-то ты мне сразу не сказал, сначала в койку затащил.

— Ну знаете, попрошу! — побагровел Набиев-старший.

— Воспользовался наивной студенткой и смотался, концов не сыскать. А я между прочим — беременная оказалась. На, знакомься, дочь твоя, — она снова поковырялась в сумке, и бросила на стол потёртую фотокарточку. На ней, за пушистым букетом гладиолусов, торчала худенькая девочка в школьной форме с большими белыми бантами. — Фотография старая, нет у меня свежих, что нашла, то и принесла. Ей тут лет десять, а сейчас ни много ни мало — двадцать два! Умница и красавица! — не без гордости добавила она.

— Заберите это и уходите. А за клевету я могу и в суд подать! — разнервничался Роман Алексеевич, расстёгивая верхнюю пуговицу рубашки. На выпуклом лоснящемся лбу проступили крупные капли пота.

— А это, — она вытащила ещё один снимок, — мы с тобой. У этого самого дома культуры.

Трясущимися руками Набиев взял снимок, и заметно побледнел. Положил фото обратно на стол, взял бутылочку «Боржоми», открутил крышку и сделал большой глоток. Струйка воды потекла по подбородку, капая на полосатый галстук.

— А дочка всё спрашивала, когда маленькая была: "где мой папка, где мой папка", а сказать-то и нечего, — подначивала Иванникова, доводя Романа Алексеевича до полуобморочного состояния.

— Уходите, — хрипло произнёс он и прокашлялся.

— То есть? — возмутилась Галина. — Тогда удрал, и сейчас напопятную?

— У меня много работы, идите! — прокричал он, указав дрожащей рукой на дверь.

— Хорошо, я уйду, но завтра расскажу всем, кто у нас в мэры метит. Подлец и трус! Гулял от жены и, имея маленького сына, заделал ещё дочь на стороне. А как жена твоя отреагирует на это всё? Вот скоро и узнаем, — Иванникова гордо задрала подбородок, собираясь уходить.

— Стойте! — Набиев-старший тяжело поднялся. — Допустим, так всё и было. Допустим, — допустим! — нажимая, повторил он, — эта девочка действительно моя дочь. И что дальше? Какую цель вы преследовали, принося сюда эти снимки и вороша прошлое?

— Я просто хотела, чтобы ты знал! Надеялась, что проснётся совесть!

— Ой, да бросьте вы, — скривился в саркастической ухмылке Роман Алексеевич. — Вы пришли за деньгами, я с самого начала понял, к чему вы клоните! Вы — аферистка, и я это непременно докажу.

На долю секунды Иванникова стушевалась, глаза забегали, но Набиев этого не заметил, лихорадочно размышляя о своём.

Надо что-то придумать, как-то заткнуть ей рот, пока не случилось непоправимого. Отпираться бессмысленно, нужно действовать быстро и на опережение.

— Давайте так, — понизил голос, — я даю вам пять миллионов*, вы оставляете мне фотографию, и больше никогда, слышите, никогда не появляетесь у меня на пороге!

Пять миллионов! Это же куча деньжищ! Щёки Галины вспыхнули, глаза блеснули алчным огоньком.

— А чего всего пять? Десять! Нет — двадцать миллионов! — смело выдала она, входя в кураж.

— Сколько?! Да ты рехнулась! — заорал Набиев. Лицо пошло красными пятнами, внушительные щёки мелко подрагивали, отзываясь на внутренний тремор. — Вон! Пошла вон отсюда! Проходимка! Аферистка! Да я тебе…

Галина ни на шутку испугалась разъярённого мужчину, схватила фотографию со стола и шустро поспешила к выходу, захлопнув дверь ровно за секунду до того, как в ту влетела полупустая бутылка минеральной воды.

Бледная Тоня попыталась узнать, что произошло в кабинете её шефа, но тут же была послана куда подальше.

Романа Алексеевича трясло. Он ходил по кабинету из угла в угол, размышляя о том, как непредсказуема жизнь: ещё вчера он строил радужные планы, а уже завтра все его мечты рухнут словно песочный замок.

Вдруг в голове всплыли слова его набожной бабушки, что всё совершённое тобой вернётся к тебе сторицей. Не верил он, что жизнь бумеранг, но вот он прилетел, и в самый неожиданный момент. Творил неведомо что, взятки брал, обкрадывал честных людей… Репутация будет подмочена, карьера пойдет под откос, жена бросит, и останется он ни с чем прозябать в одиночестве, больной, бедный и никому не нужный.

Вот откуда, откуда взялась, эта мерзкая алкоголичка?

Но самым ужасным во всем этом было то, что он вспомнил. И лето то вспомнил, и букет ромашек этих несчастных. Студентку ту — стройную хохотушку, и гостиницу на Пролетарской, будь она трижды неладна!

Молодой был ещё совсем, не нагулялся. Женился рано, и жену хоть и любил, но та только недавно родила их Гошку, первенца, вечно злая была и невыспавшаяся, а тут он в гости к матери приехал, встретил Галю эту, горячая кровь взыграла, ну и согрешил. С кем не бывает. Не думал же он, что вот так всё через столько лет аукнется. Радовался ещё тогда, что пронесло, жена ничего не узнала. Правда, первое время его тревожил момент с фотографией этой дурацкой, где он и Иванникова вместе у дома культуры стоят. Как знал ведь, не хотел фотографироваться тогда! Переживал потом, что вдруг снимок этот как-то всплывёт и Нонна всё узнает, но время шло, от Иванниковой ни слуху ни духу, он и забыл обо всём. И двадцать лет не вспоминал, до сегодняшнего дня.

А ведь не зря переживал тогда, выходит. Там внизу ещё и дата подписана: семьдесят четвёртый год — год, когда он уже был счастливым мужем и отцом. Если бы не эта проклятая карточка, то доказать сейчас что-либо было бы трудно, практически невозможно. Ведь если эта вымогательница придёт к жене, расскажет свою историю и подкрепит слова этим неоспоримым доказательством, то Нонна ей непременно поверит, и точно уйдёт. Она измену никогда не простит! А для него потерять жену — пуще неволи!

Да, изменял он ей, и после студентки этой было дело, но это же всё было несерьёзно, по зову природы, а любил он всегда только одну женщину, свою Нонночку, и жизни без неё не представлял.

А какой это удар по репутации? Кто отдаст голос за человек, что от жены по бабам бегает и детей направо и налево стругает? И то, что он понятия не имел ни о какой дочери, никого волновать не будет! Журналюги так всё преподнесут, что он окажется кругом виноватым.

Сам факт наличия дочери Романа Алексеевича не особо и трогал — не знал он о ней двадцать два года, и ещё три раза по столько бы и дальше не знал. Ничего у него не кольнуло и не дрогнуло внутри от этой новости, сразу же о последствиях начал думать и за будущее своё трястись.

Как же узнать, соврала пьянчужка или нет? Может, эта, как её — Яна, вовсе и не его дочь.

Видел он по телевизору, что в Европе анализ какой-то научились делать, на установление отцовства — за баснословные деньги вычисляют кровное родство. Может, и до столицы уже дошла технология, кто знает… Но что за анализ, как его взять, отправить, да ещё так, чтобы никто не прознал…

Нет-нет, это чушь какая-то! Какой ещё анализ, всё непременно откроется, сам себя подставит. Врагов у него хоть отбавляй — не дремлят. Только в самом крайнем случае он медицину подключит, и то, только если известно всё станет и возьмут за жабры. Вот тогда он докажет, что непричастен и его просто оклеветали!