Волшебник - Колм Тойбин

и рукопожатиями, Голо стоял в сторонке.

– Все, что мне нужно, – это горячая ванна, розовый джин и хороший настройщик для кабинетного рояля, – заявила Альма, обращаясь не только к Томасу с Катей, но и ко всему белому свету и городу Нью-Йорку. – Однако ванна прежде всего. Надеюсь, горничная уже включила воду.

– Я бы тоже не прочь, – сказала Нелли, дотронувшись до ее плеча. – Да, горячая ванна прежде всего!

– Только не со мной! Смею вас уверить, что бы ни случилось с нами в Нью-Йорке, этого точно не будет.

Нелли попыталась улыбнуться.

– С меня достаточно, – продолжила Альма. – Мы сыты вами по горло. – Она обернулась к Генриху. – Скажите этой вашей Нелли, пусть убирается на все четыре стороны. Для таких, как она, в Нью-Йорке найдется множество занятий.

Томас заметил, как посмотрел на него Голо, когда Альма положила голову на грудь Верфелю, обняла его за шею, другой рукой продолжая крепко держать старый кожаный портфель. Прижавшись к мужу, она заурчала.

– Как же приятно чувствовать себя в безопасности, – промурлыкала Альма.

– Думаю, нам пора, – сказала Катя. – Мы заказали два автомобиля, а ваш багаж прибудет потом. Шофер сам заберет вещи у пароходной компании.

– У нас нет никакого багажа, – сказал Генрих. – Только то, что с собой.

Он показала на два маленьких потрепанных чемодана.

– Мы все потеряли, – добавила Нелли.

Разглядывая чемоданы, Томас заметил, что у Нелли порваны чулки, а каблук держится на честном слове. Ботинки Верфеля совершенно развалились. Когда он снова поднял глаза, Голо все еще смотрел на него. Он шагнул к сыну и обнял его.

– Человек из нью-йоркского филармонического оркестра обещал нас встретить, – сказала Альма. – Он забронировал нам отель. И если он не появится в течение следующих тридцати секунд, его оркестр может распрощаться с надеждой когда-нибудь сыграть музыку Густава.

Двинувшись в направлении автомобилей, они увидели мужчину с табличкой, на которой было написано: «Малер».

– Это я, – сказала ему Альма. – А найди вы более удобное место, где встать, получили бы меня в куда более покладистом расположении духа. Америке не следует вступать в войну. От нее не помощь, а одно расстройство.

Катя сделала знак Томасу, чтобы они поторопились.

Альма шагала рядом с ним.

– Не обращайте внимания на церемонность и надутые губы вашего сына. Он не верил, что у нас получится. Мы пережили такие приключения!

Она взяла Томаса под руку.

– Все любят Голо, – продолжила она. – Хотя он ничем этого не заслужил. Он молчит и даже не улыбается. Но никому нет дела. Его любят стюарды. Его любят пограничники. И совершенно незнакомые люди. Даже эта отвратительная Нелли от него без ума. Надеюсь, я больше никогда ее не увижу. Мне потребуется неделя, чтобы описать все ее гнусности. Генрих такой благоразумный мужчина! Впрочем, всех нас порой охватывает безумие. И тогда Генрих женится на Нелли. А посмотрите на меня с моими еврейскими мужьями!

Катя, шедшая впереди, услышав последнее замечание, с тревогой оглянулась.

Альма громко расхохоталась.

Рассаживаясь по автомобилям, Альма и Верфель пообещали вскоре нанести визит в Принстон. Прежде чем попрощаться с остальными, Альма поцеловала Томаса в губы.

Когда автомобиль Альмы с безутешным человеком из нью-йоркского филармонического на переднем сиденье укатил, Генрих сказал, что хочет ехать вместе с Томасом и Катей, а Голо и Нелли пускай сядут во вторую машину.

Когда они въехали в тоннель Холланда, Томас понял, почему Генрих хотел остаться с ними наедине.

– Я хочу спасти Мими и Гоши, – сказал он.

Должно быть, сейчас его дочери слегка за двадцать, подумал Томас.

– Где они?

– До сих пор в Праге.

– И как им там живется?

– Круг сжимается. Мими – еврейка, к тому же она моя бывшая жена. Я получил от нее отчаянное письмо, о котором Нелли не знает. Я поговорил об этом с Варианом Фраем, и он посоветовал обратиться к тебе. Кажется, он думает, что ты обладаешь большой властью.

Томас понимал, что помочь бывшей жене брата и его дочери будет непросто.

– Если ты сообщишь мне детали, я попробую. Но я не уверен…

– Порой, – перебила Катя, – все движется очень медленно, а потом внезапно убыстряется. Не надо терять надежды.

Зря она это сказала, подумал Томас. Послушать ее, так все и впрямь разрешимо.

– Как давно ты видел Мими? – спросил Томас.

– Довольно давно, – ответил Генрих. – Я десять лет назад знал, чем все кончится. И я всех предупреждал.

– Нам повезло, что мы оказались здесь, – сказала Катя.

– Я слишком стар, чтобы менять страну, – сказал Генрих. – И чтобы поселиться во Франции. Мы узнали, что они придут за нами за день до отъезда. Мы опередили их всего на день.

– Французскую полицию?

– Нацистов. Нас вывезли бы на родину. Ты пишешь свои книги, свои маленькие романы, произносишь речи, а потом оказывается, что за тобой охотятся нацисты. Ужас в том, что я втянул в это Нелли и бросил на произвол судьбы Мими с Гоши.

По приезде они рассказали Голо про Монику. У Томаса не выходила из головы картина: муж Моники, уходящий под воду у нее на глазах.

– Ты только что сам переплыл океан, – сказала Катя. – Письмо от тебя будет весьма кстати. Мы уже все ей написали, но Эрика говорит, что бедняжка не может спать и все время плачет.

– И я бы плакал, – сказал Голо. – Оказаться на судне, потопленном торпедой! Непостижимо.

Перед ужином Голо зашел в кабинет Томаса.

– Америка собирается вступать в войну? – спросил он.

– Здесь есть стойкое предубеждение против войны, – ответил Томас. – Возможно, бомбежки Лондона это изменят, но я не уверен.

– Они обязаны вступить в войну. Ты уже заявил о своей позиции?

Томас смотрел на сына в недоумении.

– Неужели ты снова решил промолчать? – спросил Голо.

– Я выжидаю.

Томас хотел было сказать, что, прежде чем критиковать правительство, он хотел убедиться, что Голо и Генрих благополучно пересекли океан, но Голо следовало бы и самому это понимать.

– Почему никто не упоминает о Клаусе?

– Он в Нью-Йорке.

– Почему он нас не встретил?

– Он не дает о себе знать. Переезжает из отеля в отель. Твоя мать пыталась его разыскать, но не преуспела.

Томас успел забыть, как близки были Михаэль, которому исполнилось двадцать два, и Голо, на десять лет старше брата. Стоило Голо ступить на порог, эти двое уединились, не обращая внимания на остальных. Когда к ним присоединилась Грет, Голо обнял невестку и с удовлетворением и гордостью принялся разглядывать племянника. Он спросил, можно ли ему подержать малыша Фридо, и, взяв его на руки, начал раскачивать взад-вперед.

Когда малыш заснул