Мертвая комната - Уилки Коллинз

– Так что жизнь в старинном доме в Портдженне началась счастливо, – продолжал старик. – Любовь, которую хозяйка питала к своему мужу, переполняла ее сердце и ее хватало на всех, кто был рядом, и особенно госпожа выделяла Сару. Никто, кроме Сары, не читал ей, не помогал ей, не одевал ее утром и к ужину и не помогал готовиться ко сну. Когда долгими дождливыми днями они оставались вдвоем, она общалась с Сарой словно с сестрой. А как госпожа любила удивлять бедную деревенскую служанку, которая никогда не бывала в театре! Она надевала изысканные костюмы, красила лицо, говорила и вела себя словно на театральной сцене. Чем больше удивлялась Сара ее проделкам и маскараду, тем больше радовалась хозяйка. Целый год продолжалась эта легкая, счастливая жизнь в старинном доме: счастливая для всех слуг, еще более счастливая для хозяина и хозяйки. Но кое-чего не хватало для полноты картины, одного маленького благословения, на которое всегда надеялись, но которое так и не пришло – такого благословения в белом платье, с пухлым, нежным лицом и маленькими ручками, которое я вижу сейчас перед собой.

Дядя Джозеф сделал паузу, улыбнулся ребенку на коленях Розамонды и затем продолжил:

– По прошествии года Сара заметила в своей госпоже перемену. Добрый капитан любил детей, в доме постоянно гостили дети их друзей. Он играл с ними и дарил им подарки. Он был их лучшим другом! Жена его, глядя на все это, то краснела, то бледнела, а потом уходила, не говоря ни слова. Однажды она ходила взад и вперед по комнате, между тем как Сара сидела за работой, и позволила гневу сорваться с языка: «Почему у меня нет ребенка, которого мог бы любить мой муж? Почему он всегда должен играть с детьми других женщин? Я тоже ненавижу этих детей и их матерей!» Тогда говорили в ней эмоции, но была в ее словах и правда. Среди ее подруг не было ни одной женщины с ребенком, а только дамы бездетные или с детьми давно повзрослевшими. Как вы думаете, следует винить ее за это?

– Я думаю, что миссис Тревертон можно только посочувствовать, – сказала Розамонда, поглаживая ручку ребенка.

– Я тоже думаю, – согласился дядя Джозеф. – Только посочувствовать. И вы начнете жалеть ее еще больше, когда узнаете, что однажды морской капитан сказал: «Я ржавею здесь, старею от безделья. Я снова хочу в море и попрошу выделить мне корабль». И он отправился в плавание. Много было слез и поцелуев при расставании. Когда за капитаном закрылась дверь, хозяйка ворвалась в комнату, где Сара как раз шила новое прекрасное платье, выхватила его и бросила на пол. И швырнула вслед за ним все прекрасные драгоценности, которые лежали на столике, и стала топать и плакать от страдания и страсти, которые захлестнули ее. «Я бы отдала все драгоценности и ходила бы в лохмотьях до конца жизни, лишь бы был у меня ребенок! – кричала она. – Я потеряла любовь мужа. Он никогда бы не ушел от меня, если бы я родила ему ребенка! – Она посмотрела на свое отражение в зеркале и процедила сквозь зубы: – Да, да! Я прекрасная женщина с красивым телом, и я бы поменялась с самым уродливым, самым кривым созданием во всем мире, если бы только у меня мог быть ребенок». А потом она рассказала Саре, что брат капитана говорил о ней самые гнусные из всех гнусных слов, поскольку она была актрисой. «Если у меня не будет ребенка, то этот негодяй, этот монстр, которого я хотела бы убить, завладеет всем, что есть у капитана! – закричала она, а потом заплакала: – Я теряю его любовь. Ах, я знаю это, я знаю это! Я теряю его любовь!» И никакие слова Сары не могли ее переубедить. Через несколько месяцев капитан вернулся из плавания. А в сердце госпожи все больше было тайной печали: пошел третий год со дня свадьбы, и не было никакой надежды на ребенка. Капитан снова ушел в море и на этот раз далеко-далеко, на другой конец света.

Тут дядя Джозеф опять замолчал, будто не решаясь продолжать рассказ. Вскоре он избавился от сомнений, но лицо его опечалилось, а голос стал тише.

– Теперь, с вашего позволения, я должен оставить на время Тревертонов, вернуться к моей племяннице Саре и сказать несколько слов о шахтере с корнуоллской фамилией Полвел. Этот молодой человек хорошо работал, получал хорошую зарплату и всегда был в хорошем настроении. Он жил с матерью в маленькой деревушке недалеко от имения, и, время от времени встречаясь с Сарой, влюбился в нее, а она в него. Наконец, они дали друг другу обещание соединиться браком; это случилось как раз после того, как капитан вернулся из первого плавания и планировал уже второе. Ни он, ни жена его не возражали против свадьбы, потому что Полвел, как я уже говорил, был очень хороший малый и зарабатывал хорошие деньги. Только госпожа сказала, что разлука с Сарой сильно огорчит ее, но на это моя племянница ответила, что не спешит с расставанием. Так прошло несколько недель, капитан снова отправился в море. В это же время госпожа заметила, что Сара на себя не похожа от беспокойства, а Полвел то и дело оказывается около дома. Тогда она спросила сама себя: «Не слишком ли я препятствую этому браку? Ради Сары не должна я этого делать!» И тем же вечером она пригласила к себе Сару с женихом, ласково поговорила с ними и сказала, чтобы утром Полвел объявил о свадьбе. В ту ночь была его смена в шахте. Он спускался во тьму с легким сердцем, наполненным радостью, но подняли обратно в наш мир только его мертвое тело. В одно мгновение он лишился жизни, придавленный обвалом. Новость эта тут же разлетелась по округе и достигла моей племянницы. Когда накануне вечером она прощалась с возлюбленным, она была молодой, красивой девушкой; когда же, шесть недель спустя, она поднялась с постели, в которую уложил ее страшный удар, то вся молодость ее пропала, волосы поседели, а в глазах застыл испуганный взгляд, который не покидал их с тех пор.

Этот незамысловатый рассказ о смерти шахтера и о ее последствиях оказался поразительно достоверным и пугающе реальным. Розамонда вздрогнула и посмотрела на мужа.

– Ох, Ленни, – прошептала она, – первая весть о твоей слепоте была для меня тяжелым испытанием, но разве она сравнится с тем, что мы только что слышали?

– Да, ей можно только посочувствовать, – добавил дядя Джозеф. – Посочувствовать ее страданиям