Битва Деревьев - Илья Новак

За деревьями что-то звякнуло, вновь появилась женщина — она быстро шла, покачивая полными бедрами, поставив кувшин на голову и придерживая его рукой. Дождавшись, когда она исчезнет в хижине, Эльхант сел спиной к деревьям. Тор Гилонг посоветовал ждать ночи, но агач не хотел тянуть. Он скинул сапоги, закопал в песок и встал. Перед тем как Кучек ушел, волоча за собой летун, Септанта снял с машины два огнестрела и кожу, разрезал ее на тонкие ремни, сделал перевязь и повесил на плечо.

Пустыню он пересек быстро — бежал всю дорогу, несмотря на жару, на то, что ноги увязали в песке, на барханы, через которые то и дело приходилось перебираться. Непривычный к удушающей жаре Верхнего мира, он должен был устать… нет, агач чувствовал бодрость, прилив сил.

Сжимая меч в правой руке, а левую сунув под рубаху и положив на огнестрел, он низко пригнулся и побежал.

Увидев выложенный камнями фонтанчик грязно-желтой воды, Септанта нырнул в тень деревьев, свернул, огибая огород, перемахнул через изгородь и замер под стеной хижины — не той, где скрылись сначала мужчина с упрямой лошадкой, а после женщина с кувшином, но стоящей немного в стороне. Эта постройка была совсем приземистая и неказистая. В крыше, находившейся на высоте головы, зияли дыры. Эльхант присел у низкого окна, потом осторожно залез в него.

В комнате не было мебели, лишь деревянный ларь с отломанной крышкой. У стены валялось тряпье, под потолком вились мухи. Глиняный кривой пол, паутина по углам… Септанта на корточках пробрался вдоль стены, выглянул в кособокий проем, заменяющий двери. И чуть не ткнулся в плечо сидящего снаружи старика.

Сквозь кроны падали косые солнечные лучи, было тихо, лишь мухи жужжали позади. Согнув и переплетя ноги так, что ступни лежали на коленях, старик мерно покачивался взад-вперед, что-то еле слышно напевая. Сбоку, с расстояния всего в пол-локтя, Эльхант видел морщинистое лицо, прижмуренные на солнце глаза, приоткрытый беззубый рот… Агач медленно попятился, встал под стеной — сгорбившись, потому что низкий, в трещинах и буграх, потолок не позволял выпрямиться во весь рост, — огляделся и шагнул к ларю. Старик продолжал петь. Эльхант собрал с пола тряпье, отступил к окну и тем же путем выбрался из хижины. Под задней стеной он быстро переоделся, намотал на голову широкий и длинный кусок грязной ткани, кое-как стянул его, прижав к ушам и засунув конец между слоями. Опустившись на колени, разрыл мягкую землю, сложил свою одежду и засыпал. Выпрямился, присел, вновь выпрямился и повел плечами.

Теперь на нем были короткие, чуть ниже колен, шаровары, и халат с обширной прорехой на правом боку. Все это — грязное, дырявое. Халат перетягивал широкий матерчатый пояс, который Септанта завязал узлом на животе. Но не туго, а так, чтобы немного свисал. Самострелы на перевязи стали незаметны, а вот ножны с мечом оттопыривали ткань на боку. Агач повернулся кругом, потом снял халат и соорудил еще одну перевязь, которую повесил таким образом, чтобы оружие оказалось сзади. Обычно рукоять кэлгора торчала над левым плечом, но сейчас середина ножен пришлась между ягодицами, а рукоять прижалась к спине между лопатками. Вновь надев халат, Эльхант затянул пояс — рукоять вдавилась в кожу сильнее, — набрал пригоршню земли, похлопал себя по лбу, по щекам, вымазал остатками грудь.

Он перелез через изгородь и пошел в обход хижины, направляясь в сторону города за садами.

И вновь агач ощущал необычные шевеление в мышцах и суставах. От висящего на шее кошеля что-то распространялось по телу. Крошечные, но мощные колеса перекатывались под кожей, сцепленные зубьями шестерни вращали друг друга — это они двигали руки и ноги, превратившиеся в рычаги.

За садами открылся город: деревянные хижины, дома, сложенные из глиняных блоков и глыб песчаника, выкрашенные чем-то бледно-желтым или оранжевым. На окраине улицы были земляными, но дальше потянулись каменные мостовые. Много солов и рабов, много низкорослых лошадок. Много мужчин и мало женщин. И над городом, над всем Верхним миром в лучах закатного солнца высилась громада Пирамиды — будто треугольный колпак, поставленный в центр щита с неровными, крошащимися краями, покрытого песком, мхом садов и плесенью травы. Только сейчас Эльхант разглядел на стене, точно в центре громады, изображение солнца: приплюснутая сверху и снизу угловатая сердцевина и короткие треугольные лучи. Рисунок сделали при помощи более светлых камней, каким-то образом закрепленных на гладкой гранитной поверхности. Агач сообразил, что, как и на островах, и в столице северян, теперь он не видит накрывающей пространство радуги — она проявлялась, лишь когда он приближался к новому миру, а когда попадал в него, когда на время становился его частью — исчезала от взгляда.

Септанта шел быстрым шагом, ссутулившись и наклонив голову, исподлобья посматривая по сторонам. На него не обращали внимания. Часть горожан спешила по своим делам, другие сидели в тени домов на расстеленных ковриках или прямо на мостовой. Попадались нищие, лохмотья и чумазые рожи которых мало отличались от одежды и выпачканной землей физиономии агача. Один раз мимо проковылял безногий — он перемещался, отталкиваясь волосатыми руками, блестя на солнце лысиной в глубоких рубцах. Лица всех женщин скрывали платки, так что виднелись лишь темные глаза. Мужчины, за редким исключением, носили на голове свернутую в виде птичьего гнезда ткань.

Раздалось оханье, топот, кто-тo вскрикнул… Увидев, что люди поспешно отступают в стороны, Эльхант последовал их примеру. Зычный голос что-то прокричал — надсадно, будто в исступлении. Позади, где к улице примыкала другая, поперечная, мимо которой агач прошел недавно, возникло движение. Прохожие опускались на колени, кланялись, прижимаясь лбами к камням. Отойдя в тень дома, Септанта сделал то же самое, слегка повернув голову и скосив глаза. Халат натянулся на спине, тихо треснул; не оглядываясь, агач понял, что часть ножен выступила в прореху. Он замер, стараясь слиться с мостовой и всем окружающим, но продолжал искоса смотреть вдоль улицы.

Низкая широкая повозка двигалась по ней в направлении Пирамиды. От передка тянулись кожаные ремни с петлями, охватывающими торсы обнаженных, даже без набедренных повязок, чернокожих рабов. Повозка катилась на неровных колесах, напоминающих плохо отесанные колоды. Она, видимо, была очень тяжела: рабы накренились вперед, упираясь пятками в камни, едва переставляли ноги, а телега, скрипя, плыла между двумя рядами склонившихся спин и затылков.

Стоящие на ней были одеты не так, как горожане. Вдоль краев застыли воины в доспехах из ярко-желтого металла, вооруженные щитами и копьями, с завершающимися широкими изогнутыми лезвиями вместо наконечников. На головах были шлемы в виде странного зверя — Септанта решил, что это и есть скорпион. Задняя пара многосуставчатых ног накрывала уши, передняя — скулы и подбородок. Зазубренные клешни были опущены и раскрыты, так что глаза людей смотрели между зубцами. Длинный хвост изгибался, проходил над затылком и теменем: мощная игла на конце его торчала вперед надо лбом.

В центре повозки высился золотой столб с кольцами у основания и верхушки. От них тянулись цепи — на столбе висела обнаженная толстая женщина, прикованная за ноги и вытянутые над головой руки. Трудно было понять, какого цвета ее кожа: испещренная глубокими разрезами, она стала светло-красной. Голова дергалась, моталась из стороны в сторону, но женщина не кричала. Рот перетягивала пропитанная кровью повязка, обвязанная вокруг столба и прижимающая к нему затылок жертвы. Сначала Эльхант не понял, что это движется по оплывающему жиром телу… а после различил множество маленьких существ — скорпионов, которые копошились среди лопающихся кровавых пузырей, среди лохмотьев истерзанной плоти. Подвешенная содрогалась, глаза над краем вдавившейся в кожу повязки были раскрыты так широко, будто вместили в себя всю боль этого мира. Правую руку густо покрывали не то потеки крови, не то сложные узоры красной татуры.