Путешествие Черного Жака - Андрей Егоров

Нас подхватили под руки и поволокли наружу. Здесь нам на головы натянули холщовые мешки, чтобы мы не могли видеть, что происходит. Дальше мы двигались стремительно. Как я узнал позже, нас тащили к главной площади города, где уже собралась толпа зевак вокруг наспех сооруженного деревянного помоста. На нем, опершись о массивный топор, стоял и ожидал нас королевский палач. Когда нас втаскивали на деревянный помост, я упирался и выкрикивал проклятия, которые были едва слышны сквозь мешок, нахлобученный на голову. Толпа бесновалась внизу. Люди рычали что-то злое, швыряли огрызки, объедки, камни с мостовой, иногда попадая в нас.

Палач деловито освободил наши головы, чтобы мы могли разглядеть происходящее и отчетливей ощутить волны ненависти, исходившие от бесновавшейся внизу толпы.

«Ну вот и все! Кажется, мое затянувшееся путешествие наконец подходит к концу. А я-то мечтал об устоявшемся быте, хорошем доходном заведении, обустроенности, успокоенности в жизни, уверенности в завтрашнем дне… А что получил взамен — публичное отсечение головы на центральной площади Катара».

Палач отошел чуть в сторону и с видимым удовлетворением на лице принялся точить продолговатым камнем, все края которого были стерты, свой массивный топор. Его развитые мышцы перекатывались под жилеткой, надетой на голое тело, лысая голова была бугристой, как у Эпирукия, и казалась вылепленной из белой глины — таким бледным было мрачное лицо. В обычной жизни он своим жутковатым видом, может быть, даже вызвал бы у меня симпатию, но при данных обстоятельствах я ненавидел его всем сердцем за деланное спокойствие, профессионализм, которого просто не могло не быть в этой дьявольской работе, и уверенность в собственных силах, что противостояли моим силам, сдерживаемым стражами…

— Ну все, давайте его сюда. — Он приблизился и ухватил Олафета за предплечье.

Олафет резко дернулся и ударил палача в пах. К моему удивлению, это действие не возымело ровным счетом никакого эффекта. Палач только посуровел, и лицо у него сделалось как будто еще белее.

— А ну, — сказал он и потащил упирающегося Олафета к колоде, после чего врезал ему пудовым кулаком в живот.

Олафет рухнул на колени, и подоспевшие стражники крепко вцепились в осужденного. Его голова была точно посередине колоды. Палач поднял топор, в его глазах загорелся дьявольский огонек, лезвие со свистом рассекло воздух — голова Олафета осталась лежать на колоде, а тело, которое стражи выпустили, стремительно выгнулось, из разрубленного горла хлынул целый фонтан крови, багровые капли долетели даже до меня. Королевский Садовник был мертв. Носком сапога палач спихнул голову и обернулся ко мне.

— Иди сюда, — проговорил он, скривив губы.

Я рванулся, но стражи держали крепко. Они поволокли меня к колоде, потом бросили возле нее… Щекой я прижался к мокрому дереву, испачкавшись в теплой крови Олафета. Палач поплевал на руки, несколько раз взмахнул топором в воздухе, а потом занес его над головой. Я приготовился принять смерть.

«Вот, значит, как чувствует себя приговоренный к смерти. Вдоль позвоночника бежит холодок, и руки сводит от ужаса, от страшного ощущения пропасти впереди, от чувства, что жить тебе осталось всего мгновение».

— Стойте! — раздался вдруг громкий крик. Кто-то проталкивался сквозь толпу, держа над головой какие-то бумаги. — Эй, стойте же, у меня тут предписание наследного принца…

Палач с видимым неудовольствием опустил занесенный надо мной топор и отошел, опершись на гладкое топорище подбородком.

Человек взобрался на помост и, горделиво осмотрев собравшуюся на площади толпу зевак, громко выкрикнул:

— У меня предписание наследного принца Людовика 23-го: смертную казнь убийцам отменить и отправить их на пожизненные работы на рудники… Вот так вот. Пусть лучше послужат короне.

Только тут он с растерянностью заметил, что Олафету уже успели отрубить голову.

— Вот так-так… — Он почесал в затылке. — Немножко опоздал… не надо было заходить в ювелирную лавку, но ничего, один все-таки остался.

— Поднимайся, — мрачно пробормотал палач, явно недовольный происходящим, — казнь отменяется… сдохнешь немного позже — на рудниках.

В следующее мгновение я увидел, как на помост забрался и подлетел к человечку Риан де Руаси. Он вырвал королевское предписание из его рук и возмущенно уставился в написанное.

— Это немыслимо, — прошипел инквизитор, — что наследный принц себе позволяет? Этот пленник — опасный еретик.

— Рудники излечат даже ересь, — благодушно пробасил палач.

Де Руаси бросил на него полный презрения взгляд, плюнул в мою сторону и, спрыгнув с помоста, быстро пошел прочь, расталкивая толпу…

Анданской церкви оставалось существовать не больше года.

Ближайшая истина восприятия состоит в том, что предмет есть скорее явление и его рефлексия-в-самое-себя есть для себя сущее внутреннее и всеобщее…

Гегель. «Феноменология духа»

Несколько долгих недель нас гнали в единой сцепке в тяжелых кандалах по дорогам Катарского королевства. Я сбивал ноги о дорожные камни, топтал бурую пыль и острые стебли скошенной травы, лечил израненные ступни на кратких привалах с помощью трав — хорошо, что Тереса не смогла отнять у меня мои знания. — Мы поднимались на холмы и спускались вниз, преодолевали лесные чащобы и бурные реки.

Когда кто-то в сцепке терял силы и падал, несколько стражей немедленно спешили к нему, чтобы проверить, жив ли он, и если он оказывался мертв, отпускали его на свободу: освобождали запястья от тяжелых цепей и бросали умершего, словно пса, возле дороги. Там он и оставался гнить — бесправный каторжник, кто подумает о его погребении? Если же несчастный оказывался живым, его поднимали и он шел дальше, пока не падал от усталости мертвым.

Поскольку маршрут этот использовался многократно, мы поминутно наталкивались на истлевшие, объеденные грифами кости тех, кто проходил здесь до нас.

Наступил день, когда силы покинули меня… Я рухнул в дорожную пыль и замер, ощутив острое наслаждение оттого, что мне больше не нужно идти вперед. Сцепка кандальников остановилась.

— Ну что тут еще? — Страж приблизился и пошевелил меня носком сапога. — Эй, я же вижу, как ты дышишь. А ну поднимайся, собака.

С большим трудом я поднялся на ноги: они мне не хотели повиноваться. Некоторое время я стоял, покачиваясь, и думал, что вот-вот потеряю сознание от усталости. Страж легонько толкнул меня в спину.

— Вперед, вперед, не стойте тут как бараны!!! — проорал он, и мы двинулись дальше…

На привалах я часто испытывал колдовские силы, хотел сотворить простейшее заклятие, чтобы согреться. Руки повиновались мне, как прежде, пальцы мои были гибкими и ловкими, но ни единого сполоха пламени мне так и не удалось вызвать. Порой восприятие обманывало меня, мне чудилось, что воздух колышется и густеет, но это лишь воображение рисовало картины волшебства, в то время как любое магическое действо оказывалось для меня недосягаемой роскошью. Поэтому, пересиливая приступы голода и жажды, бессильный что-либо изменить в своей судьбе, я продолжал двигаться вперед.