Сезон зверя - Владимир Федоров

– Где я?.. Почему я не трансформирован?.. Кто вы?..

– Закон компенсации, парень! – Один из врачей-реаниматоров склонился к нему. – Сработал закон досрочной компенсации. Ты получил от своих дикарей по полной программе, в пять раз больше, чем положено за год самого жесткого наказания. Так что ты больше не Транскрил и скоро будешь на родном Лемаре.

– Считай, что очень удачно выкрутился из этой переделки, – добавил главный реаниматор. – Еще бы чуть-чуть – и не подлежал бы восстановлению.

– Я не хочу! Я не хочу на Лемар! – Глаза его полыхнули отчаянием. – Вера! Вера! Я хочу к Вере! Верните меня назад! Верните!

Он попытался встать, но не смог. От слишком резкого движения боль пронзила тело, хоть оно и было в анестезии. Перед глазами вспыхнули красные круги и пополз текст, тот самый земной текст, который он раз за разом прокручивал в мозгу, умирая под прижимом. Гир зачем-то попытался и сейчас произнести его вслух: «Когда вы достигнете конца вашей жизни, единственное, что будет иметь какое-то значение, – это та любовь, которую вы отдали и получили. В своем путешествии в следующий мир единственное, что вы можете взять с собой, – это любовь. Единственная ценная вещь, которую вы оставите в этом мире, – это любовь. Больше ничего. Вот почему любовь – это величайший дар в жизни. Она придает жизни смысл. Именно благодаря ей стоит жить».

– Бредит, – усмехнувшись, поставил диагноз главный реаниматор. – Эти дикари так его разделали, а он назад к ним просится, про какую-то их любовь чушь городит. Все понятно: обратная психическая реакция… Пройдет через денек-другой. Давайте-ка его в анабиоз, пусть проспится как следует, мозги в порядок приведет. И зарезервируйте место в реабилитационном центре у Розового океана… Ну и пациенты сегодня попадаются…

Хотя с каждым часом двигаться становилось все труднее и труднее, Зверь шел целый день. И еще день. И еще. И, наконец, добрел до того самого логова, в котором когда-то появился на свет. Удивительное дело, но за столько лет берлога даже не обвалилась. Больше того, когда он спустился внутрь, Зверю показалось, что обратившаяся в труху подстилка до сих пор хранит запах матери – самый приятный запах на этом свете. Блаженно его вдыхая и уютно свернув в большой мохнатый клубок избавляющееся от болей и удушья тело, он стал медленно погружаться то ли в сон, то ли в забытье.

Последний луч заката, окончательно возвращая Зверя в детство, пронзил лаз берлоги. Он зажег тысячи мерцающих пылинок, которые, вырастая на глазах, превращались в бабочек. И маленький медвежонок снова радостно хватал их ловкой пастью. Но только теперь они были почему-то не белые, а красные, а потом и вовсе превратились в черных и слились в сплошную непроницаемость.