Утопленник из Блюгейт-филдс - Энн Перри

Но, глядя на багровое лицо суперинтенданта, Питт понял, что тот хотя бы отчасти сознает, какое значение имеет для него работа. Этельстан хотел запугать его, принудить к послушанию.

Значит, дело снова касалось Альби и Артура Уэйбурна. Ничего другого настолько же важного больше не было.

Внезапно Этельстан вскинул руку и ударил Питта по лицу. Боль была жгучей, но инспектор поймал себя на том, что удивляться было глупо. Он стоял, вытянувшись по швам.

— Да, сэр? — ровным голосом спросил он. — В чем дело?

Похоже, до Этельстана дошло, что он до последней капли растерял собственное достоинство, позволив себе отдаться неконтролируемым чувствам в присутствии подчиненного. Кровь по-прежнему приливала к его лицу, но он медленно сделал глубокий вдох, и руки у него перестали трястись.

— Вы снова ездили в дептфордский полицейский участок, — уже гораздо тише сказал суперинтендант. — Вы вмешивались в расследование, которое ведется там, и запрашивали сведения о смерти подростка-проститутки Фробишера.

— Я отправился туда в свое свободное время, — ответил Питт, — предложить свою помощь, поскольку нам уже многое известно об этом человеке, а дептфордская полиция столкнулась с ним впервые. Если вы помните, он жил в нашем районе.

— Не дерзите мне! Разумеется, я все помню! Это извращенец, торговавший своим телом, к услугам которого прибегал Джером! Он заслужил такую участь! Сам обусловил свою погибель! И чем больше такого сброда убивает друг друга, тем лучше чувствуют себя в нашем городе порядочные люди. А нам с вами, Питт, платят именно за то, чтобы оберегать порядочных людей! Не забывайте это!

Слова вырвались у Питта, прежде чем он успел подумать.

— Порядочные люди — это те, сэр, кто спит только со своими женами? — Он хотел, чтобы его замечание прозвучало наивно, но все же в его голос прокрался сарказм. — А как мне узнать, сэр, которые порядочные?

Этельстан уставился на него. Кровь прилила к его лицу и тотчас же отхлынула.

— Вы уволены, Питт! — наконец сказал он. — Вы больше не работаете в полиции!

Томасу показалось, будто его со всех сторон стиснул ледяной холод, словно он оступился и упал в реку. Инспектор сам не узнал свой голос, наполненный бравадой, которую на самом деле он не испытывал.

— Быть может, сэр, так оно и к лучшему. Я все равно не смог бы достоверно определять, кого нам следует защищать, а кому можно позволить убивать друг друга. Я ошибочно полагал, что мы должны предотвращать преступления и задерживать преступников, насколько это в наших силах, причем общественное положение и моральные устои жертвы и нарушителя не имеют значения, — мы должны обеспечивать закон и порядок, «без злобы, страха и предпочтений».

Горячая краска снова нахлынула на лицо Этельстана.

— Вы обвиняете меня в предпочтениях, Питт? Вы хотите сказать, что я продажный?

— Нет, сэр. Вы сами это сказали, — ответил Питт. Теперь ему больше нечего было терять. Этельстан отнял у него все, что только мог отнять, и теперь у него не было над ним власти.

Суперинтендант сглотнул комок в горле.

— Вы меня неправильно поняли, — с едва сдерживаемой яростью произнес он, но уже тихо, внезапно снова стараясь взять себя в руки. — Временами мне кажется, что вы нарочно притворяетесь глупым. Ничего такого я не говорил. Я имел в виду только то, что Альби Фробишера и ему подобных рано или поздно ждет плохой конец, и мы ничего не можем с этим поделать — только и всего.

— Прошу прощения, сэр. Мне показалось, вы сказали, что мы не должны ничего делать.

— Чепуха! — Этельстан замахал руками, словно прогоняя саму такую мысль. — Я не говорил ничего подобного. Разумеется, мы должны прилагать все усилия! Просто это дело безнадежно. Неразумно тратить лучшие силы полиции на расследование, в котором нет никаких шансов на успех! Так диктует здравый смысл. Из вас никогда не получится хороший администратор, Питт, если вы не научитесь понимать, как лучшим образом использовать ограниченные силы, имеющиеся в наличии! Пусть это послужит вам уроком.

— Едва ли я когда-либо стану администратором, поскольку у меня нет работы, — заметил Питт.

Холодная реальность постепенно запечатлевалась у него в сознании. Сквозь первое потрясение начинало проглядывать беспросветное будущее. Это было по-детски нелепо, но ему к горлу подкатил клубок. В это мгновение Питт ненавидел Этельстана так сильно, что ему хотелось его ударить, избить до крови. После чего он выйдет из участка, где все его знают, и спрячется в сером унылом дожде, чтобы совладать с желанием расплакаться. Но только, разумеется, это желание возникнет снова, когда он увидит Шарлотту, и тогда он опозорится перед ней, показав себя слабым и безвольным.

— Так! — раздраженно фыркнул суперинтендант. — Ну… я человек не злопамятный… и готов закрыть глаза на это нарушение, если в будущем вы будете вести себя более осмотрительно. Можете по-прежнему считать себя сотрудником полиции. — Взглянув Питту в лицо, он поднял руку. — Нет! Я настаиваю, не спорьте со мной! Мне прекрасно известна ваша чрезмерная импульсивность, но я готов предоставить вам определенную свободу. У вас на счету отлично проведенные расследования, и вам можно простить редкие ошибки. А теперь убирайтесь с глаз моих долой, пока я не передумал. И больше ни словом не упоминайте об Артуре Уэйбурне и всем остальном, связанном с тем делом — даже косвенно! — Этельстан снова махнул рукой. — Вы меня услышали?

Питт недоуменно заморгал. У него возникло ощущение, что суперинтендант обрадован таким исходом не меньше его. Лицо Этельстана все еще оставалось багровым, в глазах сквозила тревога.

— Вы меня услышали? — повторил он, повышая голос.

— Да, сэр, — ответил Питт, изображая некое подобие стойки «смирно». — Да, сэр.

— Вот и хорошо. А теперь уходите и занимайтесь своими делами. Убирайтесь!

Питт повиновался, однако, дойдя до застеленной ковровой дорожкой лестницы, он остановился, внезапно охваченный слабостью.

Тем временем Шарлотта и Эмили с воодушевлением продолжали борьбу.

Чем больше они узнавали от Карлайла и из других источников, тем более серьезным становилось их дело — и тем сильнее нарастал их гнев. В них крепло чувство своей ответственности, потому что судьба — или Господь Бог — избавили их самих от подобных страданий.

В ходе своей работы сестры в третий раз навестили Калланту Суинфорд, и именно тогда Шарлотте наконец удалось остаться наедине с Титусом. Эмили была в гостиной, обсуждая с хозяйкой дома новую информацию, а Шарлотта тем временем удалилась в кабинет, чтобы снять копии с документов, которые нужно было распространить среди других светских дам, желающих присоединиться к движению. Она сидела за письменным столом с откидной крышкой, выводя строчки аккуратным почерком, как вдруг, подняв взгляд, увидела перед собой довольно симпатичного подростка с золотыми веснушками, в точности как у Калланты.