Охота на дьявола - Керри Манискалко

Томас остановился, только чтобы в несколько укусов съесть пирожное и запить чаем.

– Нам известно, с кем она была и что делала перед смертью? Говорили, что она, возможно, забирала зарплату у прежнего работодателя.

– Полиция выясняла это, когда мне сказали забирать тело. И они известили агентство Пинкертона, так что вашему товарищу сообщат.

– Мы что-то упускаем. – С каждой секундой Томас горячился все сильнее. – Что еще? Было в комнате что-то, чего не должно было быть? Хозяйка упоминала что-нибудь, хотя бы вскользь?

– Розы, – сказал дядя. – Она говорила про вазу со свежими розами на прикроватной тумбочке.

Не дыша, Томас развернулся ко мне. То ли не ощущая внезапного напряжения в лаборатории, то ли как раз из-за него, дядя вручил нам с Томасом фартуки.

– Сосредоточьтесь оба. Посмотрим, какие ответы мы найдем сами.

Бросив взгляд на свое нетронутое пирожное, я отложила его в сторону. Эту часть нашей работы лучше проделать на пустой желудок, сладкий лимонный крем в нем будет лишним. Расположив руки на теле, как меня учили, я нажала на скальпель достаточно сильно, чтобы кожа расступилась, словно рубиновые волны, и провела лезвие от плеча к грудине, открывая красные слои мяса.

Лабораторию наполнило ощущение покоя. Я повторила те же действия с другой стороны, после чего провела скальпелем вниз по торсу, завершая Y-образный разрез. Без напоминаний смочила кусок ткани карболовой кислотой и протерла лезвие, прежде чем вновь погрузить его в плоть. В считаные секунды я извлекла сердце и внутренности и передала дяде, чтобы он их взвесил, а Томас записал результаты.

Он на мгновение поднял голову от блокнота и посмотрел мне в глаза с непроницаемым выражением лица. Я взглянула на капельки жидкости, забрызгавшие мои бледно-зеленые бархатные рукава, словно крохотные вышитые лепестки. Томас так же быстро вернулся к своей работе, сосредоточенно наморщив лоб. Возможно, это его внимание мне только почудилось.

Когда мы записали все подробности, я подвинула к себе поднос с желудком, собираясь провести его полное вскрытие. Я буду искать следы яда. На металлическую поверхность упала капля пота, следом за ней еще одна. Я вскинула голову. Дядя достал из кармана платок и промокнул лоб. В подвале было довольно холодно, особенно в разгар зимы.

На его скулах расцвели красные пятна. Это не смущение. Он как будто горел в лихорадке.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросила я, стараясь не выдавать беспокойства. Меньше всего мне хотелось вызвать его раздражение. – Если хотите отдохнуть, мы с Томасом справимся сами…

– Ерунда. Я снова забыл пальто и простудился, – отмахнулся дядя. – Займись делом, Одри Роуз. Содержимое желудка. Вскрывай его. К сожалению, мы не можем заниматься изучением тела весь вечер. Через час приедет главный инспектор Хаббард, и он будет ждать ответов. Предлагаю больше не злить его.

– Хорошо, сэр.

Я взяла другой скальпель и приготовилась вскрывать желудок. Я старалась не смотреть на то, как дядя вцепился в край прозекторского стола, отчего пальцы побелели, словно кости, которые я только что обнажила. Быстрыми аккуратными движениями я рассекла внешнюю оболочку органа.

– Похоже… дядя! – воскликнула я, когда он рухнул на стол и металлические инструменты со звоном разлетелись по полу. – Дядя!

Я быстро подошла к нему и сунула руки под мышки, пытаясь поднять его на ноги. Бесполезно, он потерял сознание. Его голова свесилась вперед, очки перекосились. Я бросила взгляд на Томаса.

– Кресуэлл, поможешь?

Я запрокинула дядину голову, нащупывая слабый пульс. Должно быть, он болен сильнее, чем хотел показать. Его веки затрепетали, но глаза так и не открылись.

– Томас?

Я подняла голову. Томас стоял у стены, схватившись за живот и скривившись от боли. Окружающий мир превратился в узкий коридор, звуки пропали. Меня охватил иррациональный ужас, который тянул к земле, как дядино тело.

Яд.

– Томас!

Я беспомощно смотрела, как он, пошатываясь, шагнул вперед, пытаясь добраться до меня. Я осторожно опустила дядю на пол, повернув на бок, на случай если его стошнит. Не хотелось, чтобы он захлебнулся рвотой. Сердце колотилось в десять раз быстрее обычного. Я вскочила и похромала навстречу Томасу, поймав его за мгновение до того, как он рухнул. Я отчаянно сжимала его в объятиях, будто могла защитить от этого невидимого демона.

– Все хорошо, – лихорадочно твердила я, гладя его влажные волосы. – Ты поправишься.

Он закашлялся и хрипло рассмеялся.

– Это приказ?

– Да. – Я сжала его лицо в ладонях, глядя в расширенные зрачки. Не желая пугать его, я заставила голос не дрожать. – Я приказываю тебе, и если есть на свете Бог, то я приказываю ему и его ангелам тоже. Томас Кресуэлл, ты не умрешь у меня на руках. Ты понял? Я убью тебя, если ты умрешь!

Его сотряс очередной приступ кашля. Томас больше не мог говорить.

– Помогите! – заорала я изо всех сил. – Быстро сюда!

Я крепко стиснула Томаса, заставив разум возобладать над сердцем. Ясно, что их отравили. Осталось понять как. Дядя дернулся, его дыхание выходило с глубокими хрипами, а лицо пошло красными пятнами, как и у Томаса. Я чуть не проиграла битву со слезами, пока смотрела на него.

Томас хватался за живот, а значит, они что-то проглотили. Думай. Это был одновременно приказ и мольба. Если я сумею определить яд, то смогу найти противоядие.

– Мисс?

Та же горничная резко остановилась, переводя взгляд с Томаса на дядю, потом на меня. Я сидела на полу и баюкала своего умирающего возлюбленного. На ее лице отразился неподдельный страх. Интересно, она решила, что монстр, сотворивший все это, я?

– Они…

– Немедленно позвоните доктору! – сказала я, благодаря чудеса техники за то, что в этом старом доме есть телефон. – Скажите, что тут двое отравленных. Судя по симптомам, похоже на мышьяк, но действует очень быстро. Это может быть белладонна или что-то похожее. Возможно, даже какая-то непонятная смесь всего. Скажите, что он должен прибыть немедленно. Вы поняли?

Она часто закивала, ее саму трясло. Чтобы вырвать ее из оцепенения, пришлось говорить грубее.

– Быстрее! У них мало времени.

Бабушкин особняк

Чикаго, штат Иллинойс

16 февраля 1889 года

Сердце – любопытная штука. Такая противоречивая. Ноет и от плохого, и от хорошего. Подскакивает от радости и падает от горя. Безумно колотится и от удовольствия, и от боли. Сейчас мое сердце билось ровно. Слишком ровно, пока я наблюдала за тем, как кровь капает в таз в одном ритме с моим дыханием. Наверное, я была в шоке. Это единственное разумное объяснение моего спокойствия.