Пакт - Полина Дашкова
Шрифт:
Интервал:
Илья быстро прошел через приемную, ни на кого не глядя. Это стало привычкой, рефлексом. Встретившись взглядом с кем-нибудь из ожидавших, можно было заразиться паникой, страхом, тупой безнадежностью. Краем глаза он заметил Давида Канделаки. Торгпред явился из Берлина с отчетом о тайных переговорах с Шахтом, и то, что его, такого доверенного, важного, заставляли ждать, как обычного посетителя, не предвещало ему ничего хорошего. Упитанный, холеный, в дорогом заграничном костюме, он вальяжно развалился в кресле, закинул ногу на ногу, развернул свежий номер «Правды», но было видно, как дрожит газета, как подергивается нога в тупоносом новеньком ботинке.
В кабинете сидели Молотов, Каганович, Орджоникидзе, Ворошилов. Хозяин встретил Илью любезно:
– Заходите, товарищ Крылов, присаживайтесь.
Судя по выражению лица Орджоникидзе, только что у него произошла очередная стычка с Хозяином. Илья знал, что Орджоникидзе пытался отстоять своего старшего брата Папулию, арестованного в Грузии, и своего близкого друга и заместителя Пятакова, который вместе с Радеком был главным действующим лицом второго Московского показательного процесса.
Папулия Орджоникидзе был арестован в дни всенародного празднования пятидесятилетия Серго Орджоникидзе. Такой подарок преподнес большевику Серго большевик Коба. Пятаков оказался удобной фигурой для второго показательного процесса. Такой подарок преподнес самому себе товарищ Сталин.
Орджоникидзе не понимал этого, не желал нырять в сталинскую реальность, упрямо, из последних сил шарил в непроглядном тумане, искал ответ на вопрос «За что?».
Румяный курносый Клим с явным торжеством косился на поверженного бледного Серго. Молотов калякал что-то в блокноте. Каганович хмуро крутил папиросу, крошки табака сыпались на стол. Хозяин не разрешал никому курить в своем кабинете, хотя сам дымил непрерывно.
– Товарищ Крылов, расскажите, что там новенького в Германии, – голос Хозяина звучал мягко, певуче, усы подрагивали, пряча сытую улыбку.
«Нажрался ужасом старого друга Серго, предвкушает десерт в виде старого друга Канделаки, а перед десертом решил закусить мной, маленькой букашкой. Вопрос задал самый жуткий из всех возможных и сейчас наслаждается моей растерянностью, ведь я не знаю, с чего начать, я должен угадать, что именно его интересует. Сводку, кажется, еще не открывал. В Германии, как назло, ничего существенного за последние десять дней не произошло. Затишье. Говорить о кампании по дезинформации, задуманной Гейдрихом, сейчас нельзя. Эту новость лучше выдать Инстанции наедине либо составить отдельное спецсообщение.
„Канделаки в Берлине встречался с Шахтом. Инстанцию может интересовать положение Шахта, конкретно конфликт Шахта и Геринга“, – все это вихрем пронеслось в голове.»
На глубоком вдохе Илья произнес про себя: «Господи, помоги!» – и на выдохе произнес вслух:
– Гитлер подводит итоги первых четырех лет своего правления, он называет эти годы «испытательными». Ему удалось покончить с безработицей, возродить армию, получить надежных союзников Муссолини и Франко, порвать Версальские цепи, занять Рейнскую зону, не встретив никакого сопротивления со стороны западных демократий.
– Молодец, – Хозяин постучал трубкой о край стола. – Ничего не скажешь, молодец.
«Молодцом», конечно, был Гитлер, а не спецреферент Крылов.
– А этот, как его, план четырехлетний они у нас спиз… – Вороширов хихикнул в ладошку и договорил с важным видом: – Позаимствовали у нас.
– Переняли передовой опыт, – флегматично, ни на кого не глядя, заметил Каганович.
– Товарищ Крылов это все уже докладывал на заседании, – пробормотал сквозь зубы Молотов. – Мы слышали, зачем повторять?
На заседании Политбюро десять дней назад Илья докладывал о подписании Антикоминтерновского пакта между Германией и Японией и о реакции на него западных демократий. Ни слова о подведении Гитлером итогов «четырехлетки» он не говорил, и Молотов отлично это помнил. Он атаковал маленькую букашку, чтобы позабавить Инстанцию. Слишком спокойно вел себя спецреферент Крылов, не трепетал, и Хозяин слегка заскучал.
Илья не собирался возражать Молотову, трепетать на радость Хозяину, молчал, ждал, что будет дальше. Из всех лиц единственным человеческим в этом кабинете было лицо Орджоникидзе, Илья невольно остановил на нем взгляд, заметил, как вспухла волнистая жила поперек высокого выпуклого лба, как затрепетали ноздри длинного кавказского носа.
– Опять врешь, Вяча! – резко выкрикнул Орджоникидзе. – Почему ты все время врешь, товарищ Молотов?
Усы Хозяина дрогнули, он улыбался, и улыбка мгновенно отразилась на лице Молотова. Ворошилов тупо часто моргал, Каганович отвернулся и скомкал в кулаке выпотрошенную гильзу папиросы. Хозяин встал, подошел сзади к Орджоникидзе, положил ему руку на плечо.
– Зачем так нервничать, Серго? Подумай о своем сердце, дорогой Серго. Товарищ Крылов, продолжайте, пожалуйста.
– Да, товарищ Сталин. В связи с разработкой следующего четырехлетнего плана обострился конфликт между Шахтом и Герингом. Поскольку позиция Шахта все меньше соответствует планам Гитлера, велика вероятность, что очень скоро Шахт уйдет в отставку. В сентябре прошлого года Гитлер назначил Геринга комиссаром управления по четырехлетнему плану. Управление практически подмяло под себя Министерство экономики. Теперь экономика и финансы рейха целиком в руках Геринга.
– Комиссара тоже у нас спиз… – мяукнул Клим. – Слышь, а Геринг – это жирный такой, летчик? Правда, что ли, он морфинист?
– Геринг был ранен в живот во время «Пивного путча» в 1923 году, раны долго не заживали, он два года принимал морфий, потом лечился в нескольких клиниках от тяжелого психического расстройства.
– И чего, такой псих теперь у Гитлера на финансах? – Ворошилов оскалился и громко икнул. – Слышь, Коба, кого фюрер на финансы поставил, а?
«Он пьян, как я сразу не заметил? Клим пьян, а дни Серго сочтены. Нарком Орджоникидзе[11], бледный, опустошенный, после дружеского совета Кобы беречь сердце все-таки надеется уцелеть. И я надеюсь, и те несчастные, которых завтра выведут на процесс, тоже надеются», – думал Илья, ожидая, когда Инстанция позволит ему продолжить.
– Поставил кого надо, тебя не спросил, – заступился за Гитлера Каганович.
Орджоникидзе вдруг поднялся и медленно, ни на кого не глядя, побрел к выходу. Хозяин дал ему пересечь кабинет и, лишь когда рука наркома коснулась дверной ручки, тихо окликнул:
– Ты куда, Серго?
Нарком застыл у двери, его крупная сильная фигура обмякла, спина сгорбилась, он съежился, стал ниже ростом. Илье захотелось, чтобы Орджоникидзе выпрямил спину, не оборачиваясь, молча, решительно вышел, а еще лучше – смачно обматерил друга Кобу на прощанье. Конечно, ничего не изменилось бы – ни для наркома, ни для его заместителя Пятакова, ни для кого, но мелькнула бы искра живой человеческой эмоции в мертвом воздухе этого кабинета и, возможно, стало бы чуть легче дышать.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!