Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране - Владимир Виноградов

На следующий же день были спешно организованы демонстрации на улицах «за единство – против Шариат-Мадери» с призывом в знак поддержки этого лозунга… не работать неделю!

В дальнейшем были кое-какие попытки сторонников Шариат-Мадери установить с ним контакты, но безуспешно – он сидел фактически пленником в Куме. Ну а конец ему придумали стандартный. В 1982 г. его вместе с авантюристом Готбзаде обвинили в «заговоре».

Шариат-Мадери показали по телевидению, он в чем-то каялся – в чем, мало кто понял. На нем поставлен крест. Так же, как и на Бехешти.

Других «мятежных» аятолл просто арестовали, как, например, Техрани из Мешхеда.

Как-то в начале 1982 г. мы подсчитали, за послереволюционное время, т. е. за три года, было убито более 70 видных религиозных деятелей, имена которых были широко известны по всей стране. Это, несомненно, отражение внутренней борьбы, в том числе и внутри самого духовенства.

Хомейни продолжал расчищать путь идеологически. В апреле 1980 г. очень пышно отмечался день рождения двенадцатого имама, в соответствии с официальной легендой скрывшегося несколько веков тому назад. Его возвращения для справедливого суда на землю вечно ждут мусульмане-шииты. Хомейни уже объявлен, правда неофициально, как говорят «в народе», земным наместником этого имама.

Хомейни выступает в этот день: «Сегодня самый светлый праздник, если Мухаммед (основатель религии) – святой для всех мусульман, то «скрытый имам» (имам закрам) – святой для всего человечества. Я не могу назвать его первым, – скромно говорит Хомейни, – потому что нет второго» (!).

С процессом укрепления у власти духовенства все сильнее шла так называемая «исламизация» страны, т. е. установление такого же порядка отношений между людьми в самых различных сферах человеческого общения, который, как считал Хомейни и те, кто ему поддакивал, отвечает нормам «настоящего ислама».

В экономической области с «исламизацией» дело шло туго попросту по той причине, что никто не знал, что именно в экономике соответствует нормам ислама. Сами духовные деятели – люди богатые, они не могут поступиться своим богатством, поскольку по Корану частная собственность неприкосновенна. Заявили было о необходимости национализации внешней торговли, о конфискации в пользу «обездоленных» имущества сбежавших за границу богатеев, ан нет – всемогущий Наблюдательный совет, стоящий над парламентом, почел эти дерзости делом недозволенным, противоречащим Корану. На том дело и кончилось.

Рьяно выступали в первые дни после революции «исламские экономисты» – теоретики, так сказать, за создание банков, которые давали бы взаймы без процентов. Исламский принцип: нельзя из одних денег делать большие деньги. Нет, ничего не вышло: не нашлось желающих даром деньги ссужать, ведь они не лишние, они могут «работать» где-то в другом месте, создавая прибавочную стоимость.

У крестьян главная надежда была – получить землю от помещиков, государства, шахских владений, да и духовенство имело немало земель. Начали разрабатывать закон, уточнять, урезать права крестьян, а потом и вовсе последовал окрик сверху: нельзя покушаться на частную собственность!

Появилась было форма проявления сознательного отношения к труду как части общественно-полезного дела. Я имею в виду движение так называемого «созидательного джихада», т. е. добровольную бесплатную работу на строительстве домов в сельских местностях, дорог, помощи в сборе урожая и т. д. Но и эта полезная форма труда носила в значительной степени показной характер и, уж конечно, никакой существенной роли в экономике страны не играла. А потом и заглохла.

Кстати говоря, наибольших прав для себя требовали многочисленные мелкие и средние лавочники – опора духовенства. Недаром Хомейни признал, как мы уже указывали выше, что опора исламской революции – средний класс, ради его интересов она и делалась.

Если в экономике «исламизация» была равна нулю, то вовсю она развернулась в других сферах – нематериальных.

Прежде всего сильный удар был нанесен по культуре. Этот удар назывался «культурной революцией». Формально овладевший религиозными догмами человек объявлялся выше ученого («осел, нагруженный книгами»).

Казалось бы, первым проявлением культурного подвига должна была стать ликвидация неграмотности в Иране, она была велика – называли 70–80 %. Новой власти следовало бы начинать с массового обучения родному языку, с тем чтобы широкие слои народа приобщались к своей культуре и культуре всего человечества. Даже шах вел довольно энергичную кампанию борьбы с неграмотностью. Но исламские власти поступили иначе. Они прежде всего ввели обязательное изучение арабского языка – только потому, что на нем написан Коран. В школах было немедленно введено строго раздельное обучение.

Летом 1980 г. были закрыты университеты «на два года» под предлогом пересмотра программ, приведение их в исламский вид. Была и другая причина – избежать концентрации молодежи, студентов, явно критически настроенных к вводившимся порядкам. Вера была объявлена выше знаний.

В конце сентября 1981 г. открылись начальные школы. По этому случаю на улицах демонстрации… школьников. Идут дети разных взглядов, кричат исламские и политические лозунги, которые наверняка не понимают. Особенно стараются девочки. Мальчишки так себе, шаляй-валяй, а девицы старательно истошны. Хомейни обратился с посланием по этому поводу; оно – сплошное заклинание от… левизны и знаний. Ничто другое, кроме ислама, – прямо-таки страх сквозит в этом послании, не дай бог знаний, кое-какие в голову придут! Нет, Коран – начало и конец всего! «Если мы в детстве не привьем ислам, – вещает вождь, – мы все пропали!»

Для проведения «культурной революции» создан «штаб». В нем руководят необразованные, вынырнувшие откуда-то авантюристы: Фарси, Хабиб.

Дела с этой «революцией» идут туговато, встречается сильное сопротивление интеллигенции, студентов. Да и вообще рядовые иранцы не понимают: почему надо забыть про Фирдоуси, Хафеза, Саади, Омар Хайяма, Рудаки и других светочей древней иранской культуры. Только потому, что там не прославляется ислам? Как можно так быстро и неубедительно переоценивать ценности? Говорят, что эти классики литературы воспевали лишь царей и ничего не говорили об угнетенных. А может быть, причина в том, что сказал бессмертный Фирдоуси в «Шахнамэ»: «Наши отцы также чтили Бога. Арабы заставили нас обращаться в своих молитвах к черному камню, а те обращались к огню, горевшему чудными цветами радуги. Что же достойнее поклонения?»

В январе 1982 г. университеты все еще закрыты. Даже предложения Фарси и Хабиба, тянущие молодежь в Средневековье, не принимаются высшим духовенством – мало ислама. Руководители «культурной революции» идут к Хомейни, жалуются, тот отвечает кратко: «Разберемся». Ему говорят, что духовенство против открытия факультетов гуманитарных наук, дескать, и так слишком много вольнодумства. Спрашивают у Хомейни: что же относится к гуманитарным наукам? Хомейни ответил: «Это этика и культура ислама?» Его спросили: «А география?» Он ответил: «География – это не наука, о ней ничего в Коране не сказано».