Борджиа - Мишель Зевако

– Значит, – продолжил Манфреди, – мне придется поверить в какую-то ошибку… Или, может быть, интригу, жертвой которой я стал. Мне семьдесят два года. Никто еще никогда безнаказанно не насмехался над Манфреди… Говорите, Беатриче! Умоляю вас говорить открыто!

Примавера в отчаянии скрестила руки.

– Вы молчите, Беатриче! – гнев Манфреди рос с каждой минутой. – Значит, вы просто издевались надо мной?.. Вы?.. Что я вам сделал плохого?.. Почему вы выбрали именно меня?.. Предпочли всем остальным?.. Для того чтобы терзать и унижать?

– Князь! – произнесла она дрожащим голосом. – Я расскажу вам, что происходит в моем сердце, а потом делайте со мной всё, что подскажет ваше великодушие.

– Успокойтесь, дитя мое, – сказал он. – Объяснитесь и не бойтесь князя Манфреди, который в данный момент помнит только одно: еще вчера он называл вас своей дочерью.

– Узнайте же правду, – сазала Примавера после минутного раздумья, за время которого она попыталась собрать всё свое самообладание. – В момент, когда Джованни Малатеста сделал ассамблее известное вам предложение, я отдавала себе отчет в том, что некоторая часть наших, колеблющихся или, может быть, напуганных предстоящей борьбой, ищет лишь серьезного предлога, чтобы отстраниться…

– К сожалению, это правда! – сказал князь.

– И такой предлог был бы обязательно найден, если бы я не согласилась! В одну секунду, которая мне показалась веком, я поняла, что все успехи нашего дела зависят от произнесенных мною слов… Мне надо было не только назначить воина, но и выбрать мужа… Тогда я решилась пожертвовать собою…

– Это ужасное для меня слово, синьора!

– А мое положение было еще ужаснее… Джованни Малатеста любит меня… Но я его не люблю. Я питаю к нему братские чувства, как и ко всем нашим друзьям. Но одна мысль стать его женой приводит меня в ужас… То же самое можно сказать о других молодых синьорах, заставивших меня догадаться об их чувствах, которые я совсем не разделяю.

– Таким образом, – сказал князь, не сумевший скрыть своего удовлетворения, – среди тех, кто присутствовал на ассамблее, не было того, кого вы любили?.. Вы клянетесь?

– Клянусь, но разве это нужно? Разве не выбрала бы я супругом того, кто желанен моему сердцу, если хотя бы один из этих молодых синьоров внушал мне иные чувства, чем уважение и привязанность?

– Верно. Простите меня, Беатриче. Но ваш выбор потряс меня до такой степени, что я стал рассуждать, как юноша, который опасается всего, лишь бы не потерять своего счастья.

– Оказавшись перед трудным выбором, я сразу же подумала о вас, князь! О вас, называвшем меня своей дочерью!

Князь Манфреди подавил вздох.

– Понимаю, – сказал он с горечью, – вы вышли замуж за имя… Что же до мужчины…

– Князь, – прервала его Примавера, – вы ошибаетесь… Но дайте же мне закончить. В первую минуту я была счастлива, став вашей женой… Но возбуждение спало. И тогда, помимо моей воли, передо мной предстала реальность.

Старый Манфреди попытался перебить ее.

– О! Позвольте мне досказать до конца. Я не смогла бы в другой раз заговорить об этом. Сердце мое разрывается от одной мысли о причиненном вам незаслуженном огорчении… Три месяца, князь… Прошу у вас три месяца… Представьте себе, что вы сделали мне предложение, и я согласилась!.. В моей просьбе нет ничего обидного. Клянусь, что у меня нет отвращения к вам… И потом, князь, разве нельзя вам примириться с вполне законным требованием: согласовать этот брак с моим отцом?

– Да, – ответил князь, пораженный разумностью ее доводов.

– Отец утвердил наш брак. Но, не кажется ли вам, что, действуя так, он сделал хорошую мину при плохой игре? Он просто вынужден был согласиться с решением, принятым без него.

– Остановитесь, Беатриче! – прервал ее старый Манфреди. – Не говорите больше об этом. Вы оскорбите меня или посчитаете неспособным вас понять. Всё, что вы только что сказали, весьм разумно, что не должно бы меня удивлять, но я все-таки не престаю вами восхищаться.

– Как вы добры!

– Просто справедлив!.. Больше ни одного слова на эту тему, Беатриче… А теперь возьмите меня под руку, мое дитя, моя невеста… Я поведу вас в ваши покои.

– Нет, князь… Я хочу еще побыть здесь одна, наедине со своими мыслями…

– Между тем…

– Кого мне бояться? Столько раз я оставалась здесь ночью, на долгие часы…

– Пусть будет так, как вы пожелаете! – сказал князь, поклонившись. Потом он медленно удалился.

Примавера, стоя, глядела вслед высокой фигуре князя, исчезавшей в темноте. Когда князя не стало видно, она снова уселась на гранитную скамью. И тогда ей почудилось, что она освободилась от мучившей ее тревоги и возвращается к жизни.

Эта ночь была ужасной для Рагастена. Он бродил вокруг дворца, смотрел на гаснувшие один за другим огни, пытаясь догадаться, какой из них горит в супружеском покое княгини Манфреди. Рассвет застал его, бледного, осунувшегося, на главной площади, под платанами.

Он наконец-то освободился от пытки ревностью, которой добровольно поддался, и ушел бормоча:

– Хватит! Для меня всё кончено!

Джулио Орсини, испытывавший к нему самые дружеские чувства, предложил ему покой в своем дворце, и Рагастен принял это предложение с благодарностью. Он и направился во дворец Орсини. Он разбудил спящего Спадакаппу и приказал седлать Капитана.

– Мне надо сопровождать вас, синьор?

– Нет, жди меня здесь… Я вернусь поздно.

Потом, когда лошадь была оседлана, Рагастен добавил:

– Кстати, я могу задержаться на несколько дней, а то и вообще не вернусь.

– Святая Мария! Шевалье хочет меня покинуть!

Не отвечая, Рагастен острием кинжала выковырял несколько драгоценных камней, украшавших рукоять его шпаги. Этим оружием, как мы помним, прежде владел Чезаре Борджиа. Когда камешки упали на землю, Рагастен сказал Спадакаппе:

– Вот тебе в утешение..

Но Спадакаппа отступил на шаг и покачал головой.

– Тогда чего же ты хочешь? – спросил Рагастен.

– Синьор шевалье, – сказал Спадакаппа, – вы предлагаете мне состояние. Благодарю вас. Но если вы меня бросите, мне ничего не надо. Предпочту вернуться к своему прежнему ремеслу.

Рагастена взволновали эти простые слова и преданность этого человека, который всего за два месяца этого убил бы без угрызений совести запоздалого горожанина на ночной римской улочке, чтобы завладеть эквивалентом самого мелкого бриллианта из тех, от которых он теперь отказывается.

– Значит, ты не хочешь расставаться со мной?

– От одной только мысли о расставании с вами, – ответил Спадакаппа, – у меня выступает холодный пот. Ах, синьор, неужели я потерял ваше расположение?