Ориентализм - Эдвард Вади Саид
Шрифт:
Интервал:
Из подобных утверждений вырастает часто разделяемое представление о Востоке как о географическом пространстве, которое нужно возделывать, пожинать там плоды, охранять. Образы заботы о сельском хозяйстве, а также образы, эксплуатирующие интерес сексуального характера к Востоку, бесконечно множились. Вот типичное излияние Габриеля Шарма[805], появившееся в 1880 году:
В тот день, когда мы уйдем с Востока и когда туда придут другие великие европейские державы, с нашей торговлей в районе Средиземного моря будет покончено, равно как с нашим будущим в Азии и грузооборотом в наших южных портах. Оскудеет один из самых плодоносных источников нашего национального богатства [курсив добавлен автором].
Другой мыслитель, Леруа-Больё[806], развивал эту философию еще дальше:
Общество колонизирует тогда, когда само достигает наивысшей степени зрелости и силы, оно порождает, защищает, оно предоставляет подходящие для развития условия, и оно ведет к зрелости новое общество, которому дало жизнь. Колонизация – это одно из самых сложных и тонких явлений социальной физиологии.
Такое уравнивание самовоспроизводства с колонизацией ведет Леруа-Больё к довольно жуткой идее о том, что всё живое в современном обществе «усиливается благодаря этому изливающемуся вовне деятельному изобилию». Поэтому, говорит он,
колонизация – это необузданная сила народа, это его мощь воспроизводства, это его рост и умножение посредством пространства, это подчинение мира или обширной его части языку данного народа, его обычаям, идеям и законам[807].
Дело здесь в том, что пространство более слабых или менее развитых регионов, таких как Восток, рассматривалось как нечто приглашающее французов, взывающее к проникновению, осеменению – короче, к колонизации. Географические концепции в буквальном и переносном смысле покончили с такими разделяющими сущностями, как границы и рубежи. Не в меньшей степени, чем провидцы-предприниматели, такие как Лессепс, который планировал освободить Восток и Запад (the Orient and the Occident) от их географических уз, французские ученые, администраторы, географы и торговые представители изливали свою избыточную активность на довольно бездеятельный и женственный Восток. Появились географические общества, число и размеры которых превосходили число и размеры географических обществ по всей Европе почти вдвое. Существовали могущественные организации, такие как Французский азиатский комитет и Восточный комитет, существовали научные общества – ведущим среди них было Азиатское общество, члены которого занимали прочные позиции в университетах, в институтах и в правительстве. Каждое из них на свой лад делало интересы Франции на Востоке более реальными и более значительными. Почти вековая история того, что казалось пассивным изучением Востока, подходила к концу – в последней четверти XIX века Франция столкнулась со своими межнациональными обязательствами.
В той единственной части Востока, где британские и французские интересы буквально накладывались друг на друга, на территории ныне безнадежно больной Османской империи, два антагониста управлялись со своим конфликтом с безупречной и характерной согласованностью. Британия присутствовала в Египте и Месопотамии, посредством ряда фиктивных договоров с местными (и не имеющими власти) вождями она контролировала Красное море, Персидский залив и Суэцкий канал, равно как и большую часть земель, лежащих между Средиземным морем и Индией. С другой стороны, Франции, казалось, выпала доля зависнуть над Востоком в неопределенности, лишь время от времени возвращаясь к схемам, повторяющим успех Лессепса с каналом. По большей части эти схемы представляли собой проекты по строительству железных дорог, такие как сирийско-месопотамская линия, планировавшаяся на территории, более или менее контролировавшейся англичанами. Вдобавок Франция видела себя защитницей христианских меньшинств – маронитов, халдеев, несториан. И тем не менее когда подошло время, Британия и Франция пришли к принципиальному согласию в вопросе необходимости раздела азиатской части Турции. Непосредственно перед и во время Первой мировой войны тайная дипломатия склонялась к тому, чтобы сначала разделить Ближний Восток на сферы влияния, а затем превратить его в управляемые по назначению (или оккупированные) территории. Во Франции большая часть экспансионистских настроений формировалась в пору расцвета географического движения, сосредоточенного на планах по разделу азиатской Турции, так сильно, что в Париже в 1914 году «была развернута впечатляющая кампания в прессе»[808]. В Англии многочисленные комитеты получили официальные полномочия изучать и рекомендовать политику по наиболее удачному разделу Востока. Именно из таких комиссий, как «Комитет де Бунзена»[809], впоследствии выйдут совместные англо-французские команды, самую известную из которых возглавляли Марк Сайкс[810] и Жорж-Пико[811]. Главным положением этих планов был справедливый раздел территории, направленный на сознательное ослабление англо-французского соперничества[812]. Как отмечал в своем меморандуме Сайкс:
…было ясно… что рано или поздно арабы восстанут и что Франции и нам самим следовало улучшить свои отношения для того, чтобы это восстание не стало проклятием вместо благословения…[813]
Враждебность сохранялась. К ней добавилось раздражение, вызванное программой Вильсона по национальному самоопределению[814], которая, как был вынужден признать сам Сайкс, лишала силы всю колониальную структуру и схему раздела, о которых договорились западные державы. Здесь не место обсуждать всю запутанную и противоречивую историю Ближнего Востока начала XX века, когда судьбы его определяли западные правительства, местные династии, различные националистические партии и движения и сионисты. Более непосредственную роль играли специфические эпистемологические рамки, в которых рассматривался Восток и из которых исходили в своих действиях западные страны. Несмотря на все свои различия, англичане и французы рассматривали Восток как географическую – а также культурную, политическую, демографическую, социологическую и историческую – сущность, решать судьбу которой, как они считали, были традиционно уполномочены. Восток не был для них ни внезапным открытием, ни простой исторической случайностью, но территорией к востоку от Европы, главные ценности которой были однородно, однообразно определены в европейских понятиях, точнее, в понятиях, специально предоставлявших Европе – европейской науке, образованию, пониманию и администрации – право сделать Восток тем, чем он является сейчас. И именно в этом состоит достижение, неважно, намеренное или нет, современного ориентализма.
В начале XX
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!