Беспечные ездоки, бешеные быки - Питер Бискинд

Берген к тому времени получила два заказа на сценарии, написание которых требовало поездки в Африку, где, по слухам, у неё был роман с Уильямом Холденом[93]. Отношения с Бертом до такой степени не клеились, что она с ужасом думала о возвращении домой. После приезда в США Кэнди ни словом не обмолвилась о предполагаемом романе и всё, казалось, шло на поправку. Они по-прежнему баловались ЛСД, шутили, представляя, как состарятся, а она будет возить Берта в инвалидной коляске. Тем временем, Холден заваливал её телеграммами и подарками. Берт больше не мог вести себя так, будто между ними ничего не было, опять стал раздражителен. Говорил, что больше всего его угнетала не измена, он, в конце концов, мог и простить, а — ложь. В марте Берт прогнал Кенди из своего дома. (Берген отказалась комментировать данный факт.)

Настроение у Шнайдера было хуже некуда. Он наигрывал душещипательную сентиментальную мелодию, которую Чаплин написал для его документального кино, представлял, как они сыграют свадьбу на просторной лужайке поместья Чаплина в швейцарском Веве, и плакал. Берт начал встречаться с подругой дочери по школе, которая говорит, что в тот момент ей было 16 лет: «Разница в возрасте у нас была 25 лет». Впервые они встретились в очереди за билетами на фильм с участием братьев Маркс[94]. «Это было великолепно, на грани фантастики, нечто запретное. Конечно, никаких запретов между нами не было. Хотя, естественно, должны были быть».

* * *

Производство «Китайского квартала» стартовало осенью 1973 года. Отношения Поланского и Тауна испортились настолько, что его пребывание на площадке считалось нежелательным. Отснятый материал он просматривал с Эвансом по вечерам, сразу после того, как Поланский показывал его тому же Эвансу. В первый день съёмок в апельсиновую рощу его привезли в микроавтобусе — он не мог сидеть и лежал на сиденье. Поланский тоже неважно себя чувствовал и составил Эвансу компанию. В ожидании их Николсон и Дик Сильберт стояли под деревом. Выйдя из машины, Поланский направился, было, к ним, но по дороге его вырвало. «Вот так это кино и началось, — замечает Сильберт. — Мы тут же поспешили ретироваться».

Приглашённые в картину актёры привыкли к американской школе режиссуры, где царил дух коллективной работы и мягкого, можно сказать заботливого, отношения к ним со стороны режиссёра. Поланский так работать не привык. «Он вёл себя с исполнителями как Наполеон, — рассказывает Эванс. — Обычно он говорил: «В Польше я мог снимать, что угодно, а актёры беспрекословно исполняли мои приказы». Он вёл себя как диктатор, контролируя любую мелочь». Например, он сделал Николсону столько замечаний по ходу работы, что, как заметила Антея Сильберт, художник по костюмам картины, она боялась, что Джек вот-вот заговорит с польским акцентом.

Несмотря ни на что, Николсон и Поланский оставались друзьями, а эксцентричность режиссёра Джека скорее забавляла. Чего, кстати, нельзя было сказать о реакции Данауэй. В роли главной героини она мнила себя звездой и не искала расположения ни режиссёра, ни съёмочной группы. У всех актёров на площадке наряду с трейлерами были и маленькие гримёрки. Так вот, как рассказывают сразу несколько источников, у Данауэй была привычка справлять малую нужду не в туалете в трейлере, а в мусорную корзину прямо в гримёрке. (В ответ на вопрос о пристрастиях в этой сфере актриса сообщила, что «не припомнит за собой» такого поведения.) Когда же она посещала клозет в своём трейлере, то предпочитала не смывать воду в туалете, а звать на помощь водителя. Несколько человек сразу уволились.

Данауэй никак не могла понять мотивацию поступков своей героини. Не сильно помог и режиссёр. Поланский только кричал: «Говори свои чёртовы слова и не забивай голову глупостями. Зарплата — вот твоя мотивация!». Кроме того, актриса помешалась на своей внешности. По правде говоря, с её фирменными высокими скулами, кожей алебастровой белизны, кроваво-красной помадой на губах и завитками волос цвета мёда она была неотразима. Рассказывает Поланский: «Стоило мне произнести «Снято!», как главными героями на площадке становились «Блистик»[95], номада и пудра. Затем, сразу после нумератора с «хлопушкой», актриса начинала всё сначала». Отношения исполнительницы главной роли и режиссёра достигли кульминации в конце второй недели работы, во время съёмок сцены в ресторане «Виндзор». Он располагается как раз за отелем «Амбассадор», где застрелили Роберта Кеннеди. Данауэй и Николсон разместились на красном кожаном диванчике около стены. По версии Поланского, «один волосок актрисы никак не хотел вести себя смирно, постоянно отделялся от причёски и бликовал. Попытки примять, спрятать его не помогали». Тогда режиссёр встал со своего кресла, обошёл Фэй и просто выдернул волос. Данауэй закричала: «Этот ублюдок вырвал у меня волос!» или что-то в этом роде и вне себя от ярости покинула съёмочную площадку. Поланский последовал сё примеру.

С помощью Эванса удалось заключить перемирие, правда, ненадолго. «Мы снимали сцену, когда героиня садится в машину после встречи с дочерью. В машине, весь на нервах, оставался герой Джека, — вспоминает главный оператор картины Джон Алонсо, — а Фей всё твердила:

— Роман, мне надо выйти, мне надо выйти.

— Нет-нет, не сейчас, — отмахивался Поланский. — Посиди пока. Джонни, ты готов?

— Готов, — ответил я.

— Тогда снимаем. Приготовились, снимаем!

Эпизод сняли, Поланский подошёл к машине и обратился к актрисе:

— Опусти стекло, кое-что скажу. Не поворачивай голову так сильно вправо, не смотри на Джека, гляди перед собой.

Данауэй, не говоря ни слова, выплеснула в лицо режиссёру жидкость из кофейной кружки.

— Сучка, это же моча, — выдавил Поланский.

— А ты что думал, болван! — ответила Данауэй и быстро подняла ветровое стекло. Мы потом долго гадали, кто из них, Джек или Фей, успел наполнить ёмкость».

Снимать закончили в начале 1974 года. В качестве подарка на память группа преподнесла Данауэй огромный туб «Блистика».

* * *

После «Бонни и Клайда» Битти работал над собственными проектами как независимый продюсер. Он сообразил, что, вкладывая личные средства и привлекая таланты, мог одновременно и контролировать ситуацию, и выторговывать для себя лучшие условия у студий, стравливая их между собой. «Он смело шёл на риск, — вспоминает Дик Сильберт, — но с «Шампунем» чуть не вляпался по полной программе. Уоррен оказался близок к тому, чтобы перехитрить самого себя».