Я не Монте-Кристо - Тала Тоцка

«Ну же давай, стучи, нам сейчас нельзя. Потом как-нибудь, в другой раз», — он уговаривал строптивый орган не сдаваться, работать, гнать кровь по венам. Сердце мужественно отозвалось:

«Раз. Два. Три».

Никита потянул повязку и ужаснулся. Его не испугали два длинных рубца, обрамлявших лицо, его потрясло ее сердце, испещренное шрамами. Красное, истекающее кровью.

«Кто же так тебя ранил, любимая?» — Елагин с болью смотрел на ее боль, сердце пронзило насквозь, и Никита всерьез испугался, что оно сейчас остановится к чертям, и он не успеет сказать сыну, что он не просто Никита, а его отец. Настоящий, родной.

— Она оставила это тебе, — послышался сзади голос Вадима, и Никита закрыл глаза.

Но сердце и в этот раз не остановилось, трепыхнулось и снова отозвалось.

«Четыре, пять…»

— Как… — хрипло спросил, медленно ворочая вмиг пересохшим языком, — как они выжили?

— Новые реактивы, я хотел проверить их в работе и взял биоматериал Саломии, — Вадим прислонился к стене, спрятав руки в карманы, — тест показал, что она Фон-Россель, настоящая, можешь представить мой шок. Я терялся, зачем твоей семье нужен этот подлог, а потом понял, что это случайность, совпадение, вам нужна была актриса, хорошо сыграющая роль, и в страшном сне никому не могло присниться, что в ваш дом попадет настоящая наследница. Я узнал о контракте и стал следить за ней, ты ведь знаешь, чем я на самом деле занимался?

Никита кивнул и закрыл глаза, ни к чему сейчас Беккеру знать, как ему отчаянно хочется зарядить по холеной, самодовольной роже. Пусть сначала расскажет, а потом можно и зарядить. Нужно.

— Я начал слушать вас, Елагин, всех, кому сумел подсунуть «жучки». Тебе в офис, твоей бабке в машину, Саломие в сумку, мне повезло, что она была так непритязательна и ходила с одной сумочкой. В тот день, когда ее похитили, я приехал к университету раньше и увидел, как она села в машину. Прослушка в ее сумке работала как «маячок», но когда сигнал пропал, я понял, что в машине стоят глушилки. По городу я еще ехал за ними, но на трассе меня бы засекли, пришлось вернуться. Мне повезло, что они не сразу выбросили сумку, я как только увидел появившийся сигнал, сразу же выехал следом.

— Почему ты не позвонил нам, не поехал в полицию? — Никита по-прежнему боролся со своими желаниями, но сейчас момент был еще более неуместный.

— Потому что я знал, что это не простое похищение, — Вадим был удивительно спокоен в то время, как Никиту разве что не подбрасывало. — Саломию хотели убить.

— Я это знаю, — Елагин и правда знал. И знал, кто этого хотел. Он сказал ему: «Гори в аду, как моя жена», и считал, что так и не сумел отомстить за свою семью.

— Нет, Елагин, ошибаешься, — Вадим покачал головой, — Ермолаев всего лишь исполнитель, Саломию заказали, и покровители у заказчика были слишком серьезные, вот почему я не мог обратиться в полицию. Заказчику требовалось инсценировать похищение, только поэтому я успел. Они тянули время, козлами отпущения выбрали пару торчков, Саломию привезли в их дом. Я нашел поселок, но где искать ее, понятия не имел, наугад колесил по поселку, как вдруг увидел машину, на которой увезли Саломию, она выезжала из поселка по соседней улице. Когда я нашел тот сарай, где ее держали, он уже загорелся. Скорее всего, парни вернулись, оглушили торчков и усыпили Саломию. А потом подожгли дом.

— Усыпили? — резко развернулся к нему Елагин. — Зачем?

— Она сказала, что беременная, наверное, пожалели…

«Она спала, Никита, я знаю, угарный газ он… усыпляет». Он заскрипел зубами, чтобы не взвыть и сцепил руки за спиной, а Вадим продолжал, и Никиту не покидало ощущение, что тот ему… исповедуется, что ли.

— Лишь только я вынес ее из дома, взорвался баллон с газом. Думаю, так все и планировалось. Я не стал везти ее в клинику отчима, отвез к знакомому, тот специализируется на ожогах, а когда Саломия очнулась, рассказал ей о наследстве и предложил выбор, вернуться к тебе или поехать со мной.

— Она выбрала тебя. Почему?

Вместо ответа Вадим поставил на комод продолговатую черную коробочку, и Никита услышал голос Ермолаева, а затем еще один голос… Он стоял, как заторможенный, отказываясь верить тому, что слышит, у него даже волосы встали дыбом.

— Саломия… она слышала эту запись?

Вадим кивнул, почему-то избегая смотреть Никите в глаза.

— Это твоя семья заказала ее, поэтому она решила уехать в Штаты и вступить в наследство уже от своего имени.

— Пусть моя семья, — Никите тяжело давалось каждое слово, — но почему она сбежала от меня?

Вадим молча прикоснулся к коробке, и дальше Никита снова увидел, как стены падают ему на голову. Его голос. Его разговор с рекламным отделом. И это даже не монтаж, он и сам бы подумал что ему не нужны ни жена, ни ребенок. А еще звонок отцу…

В груди сдавило, и Никита чуть не задохнулся.

«Она думала, что я ее предал, и все эти годы считала меня убийцей, бедная девочка…»

— Ролик… Это был гребаный рекламный ролик… Постой, Беккер, ты же слушал весь офис, разве у тебя не было записей из других кабинетов?

— Потом… Сначала я тоже думал, что ты в теме, но потом получил записи из других кабинетов и понял, что это мой шанс, понимаешь? И я решил использовать этот шанс. Для тебя она была игрушкой, ты даже в свадебное путешествие потащил свою любовницу, а я любил ее, я вытащил ее из огня, я сохранил ей ребенка!

Никита согнулся пополам, как от удара.

«Семь, восемь…»

— Да, не смотри волком, Елагин, мне доктора сразу сказали, что организм не справится, что лучше прервать беременность, но я знал, что Саломия тогда не захочет жить. Этот ребенок и родился благодаря мне…

— Мой сын.

— Что?

— Я говорю, мой сын. Этот ребенок мой сын, которого ты у меня украл, и мою жену, и восемь лет моей жизни, да, Беккер?

«Десять, одиннадцать…». Вот теперь можно уже не сдерживаться. Голова Вадима дернулась от удара, глухо стукнувшись о стену, а потом Никита с размаху впечатал его в бетон.

Он бил без ненависти и остервенения, просто вбивался кулаком в лицо, грудь, не давал упасть, тащил вверх и снова вдалбливал в стену.

— Стой, Елагин, — захрипел Беккер, сплевывая кровавый сгусток, — очнись, ты совсем озверел!

Никита взял его за плечи и несколько раз ударил коленом, а затем вжал в горло локоть.

— Не бойся, Беккер, я не стану тебя убивать, — он дышал так же хрипло, как и Вадим, потому что за каждым ударом стояли секунды, часы, месяцы, годы бездумного, бессмысленного существования без Мии, без ее теплых рук, объятий и взглядов, без ее любви, ее запаха и запаха его сына. Он никогда не узнает, каким был Данька, когда родился, какое первое слово он сказал, как он сделал свой первый шаг, потому что Беккер все это украл, захотел присвоить себе. Но убивать его Никита не собирался, он уже убил однажды и знал, что это ничего не меняет. — И знаешь почему?